Воспоминание о счастье, тоже счастье… - [14]

Шрифт
Интервал

Но успокойтесь, если вы и взаправду бедны, то коммунальное управление раскошелится на четыре простые, но добротные доски, к которым никто не станет придираться, потому что умерли вы по существу в одиночестве и всем миром позабыты.

Надгробный камень не обязателен, погребение бесплатно.

Итак, дорогие будущие покойнички, где бы вы хотели почивать?

С видом на море, на горы, на обретенную вами юдоль печали? Конечно же, есть и братская могила, в три с половиной метра глубиной, но это, как говаривал маркиз дю Мас д’Арра, так обыденно. И вдобавок к тому, после шести или семи лет окажитесь вы рядом с соседом по этажу заслоняющим вам вид на бескрайнее небо. А удобство старым косточкам дохляков при этом? Так оплатите же местечко на кладбище, а лучше семейный склеп, черт побери, где сможете принять родителей и друзей на праздник всех святых, в тепле и уюте.

Кров же будущей клиентуре всучивать поручат мне, если я захочу понравиться Фернану, у которого, конечно же, и гранильщик личный есть.


Всё это искусство мягкой обивки… оно кануло в лету, и, при нынешнем устремлении к стандартным гробам, владелец идёт лишь на то, чтобы прикнопить изнутри простое полотно или же лоснящийся шёлк, собранные из кусков на выброс. Соответственно вашему настроению сможете выбрать между белым, розовым или цвета шампанского: «Официант, плесни-ка мне шампанского, пожалуйста!»

За неимением лучшей доли на этом свете у вас есть возможность отыграться на судьбе, организовав своё благополучие на том, перед тем обязательно обмывшись.

Если вы, как впрочем и большая часть кандидатов на последнее путешествие скончаетесь в больнице, то прежде чем вы предстанете перед глазами близких, вас обязательно, в принудительном порядке припудрят.

Что бы там ни было или же как только станете покойником, можете требовать проведения сеанса танатопраксии.

Вот уж воистину красивое слово! Тут и историю, с учётом положения, припомнить можно. Всё станет весьма полезным на остаток жизни.

После смерти близких древние египтяне вверяли их тела парашистам (Каково?); последние вскрывали левый бок усопшего в том месте, которое называлось глазом Озириса (Ну и ну!) Через этот надрез они извлекали все внутренние органы, кроме сердца и почек, которые они помещали в четыре канопа. Затем колхлиты погружали тело в natron на 70 нихтемер[9] с тем, чтобы оно после этого было поручено тарихотам, те, обмыв и умаслив благовоньями, пеленали его в льняные, смоченные в миртовом масле бинты, написав поверху имя и заслуги усопшего.

Ничего не скажешь, умели они жить, эти египтяне.

В наши дни танатопрактики, спустив из вас кровь, вводят вам в артерию консервирующий раствор — формальдегид — после чего вы, похоже, готовы сохранять вашу форму без разложения в течение трёх недель.

Всё, начитался. Едва не стошнив, закрываю брошюру.

И вовсе не спешу я встретиться с занимающимся всеми этими гадостями, по заданию Фернана Легэ, Фирмэном. Мне слышалось, как мой отец на своём сицилийско-неаполитанском повторял излюбленное: «Chi mo fa fa’?», что означало: «На черта сдалась мне эта каторга?»

Так, решено, от должности я отказываюсь. Мне нужно на свежий воздух!

На дворе почти полдень, я вышел и укрылся в кафе де л’Эглиз. В первый и последний раз пью виски перед обедом. А что, если мне прийти с повинной к директору Галерей? Нет, ни за что не предоставлю им случая унизить меня или ещё раз поднять на смех.

В конечном итоге разбавленное парами рано принятого алкоголя отвращение моё поутихло и я решил вернуться в заведение… готовый встретить и вынести худшее, но уж никак ни без пакетика хрустящего картофеля с сарделькой на обед.

Часть послеобеденного времени потратил я на то, чтобы пробежать глазами оставшиеся наставления и даже, к собственному своему удивлению, рекламные брошюрки, хвастливо напоминающие обо всём, что сделал бы для вас владелец похоронного бюро: от сверх быстрого напечатания и отправки письменного уведомления о вашей кончине, до резервирования места для некролога в вашей местной газете, от фурнитуры для урны с вашим прахом, до духового патентованного оркестра, численность которого опять же зависит только от ваших возможностей. Он мог бы освободить ваших близких и от многих других забот, таких как розыск министра по делам религии, кюре, пастора, раввина или имама — по вашему выбору. Он вызвал бы вам и судебно-медицинского эксперта и тот выдал бы вам настоящее разрешение на захоронение, которому никто не мог бы воспротивиться, которое нужно было бы сдать в органы местного управления и то в свою очередь нацарапало бы вам в таком случае собственное разрешение на погребение, после чего официальный распорядитель поставил бы на него свою печать. И только после этого, вы смогли бы закрыть крышку гроба и, как следует напившись, уснуть.

Вот видите, не смотря на распространённое мнение, смерть — это вовсе не отдых.

Брошюрки, выполненные на ярко красном фоне, сообщали о невероятно выгодных ценах — последний писк среди моделей гробов, доставка в сезон.

И, как взрыв: «Умирайте сегодня, это обойдётся вам дешевле».


Фернан Легэ представил меня Розарио, некогда шахтёру, работавшему затем водителем тяжёлого грузовика, а через несколько лет перебравшемуся в скорую помощь. Тайной мечтой его была, однако, сдача экзамена на полицейского. Дожидаясь того, нашёл он какое-то утешение в том, что сделал первые практические шаги в качестве детектива, на правах вольного стрелка — взял, да разбросал во все «почтовые ящики» района такое вот объявление: «Росс Арроу, частный детектив» и свой телефон. А что, эффективно и скрытно.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.