Воспоминание о битве при Сольферино - [19]

Раненых должны были рассылать из Кастильоне по госпиталям Брешии, Кремоны, Бергамо и Милана для надлежащего лечения или ампутаций. Но австрийцы силой реквизировали все местные экипажи, а средств перевозки французской армии было крайне недостаточно сравнительно с ужасающей массой раненых, поэтому им пришлось по двое-трое суток ожидать отправки из Кастильоне, где скопилась масса народу[10]. Весь город превращается в импровизированный госпиталь для французов и австрийцев. Там уже в пятницу расположился перевязочный пункт главной квартиры, открыты были ящики с корпией, приготовлены лекарства и инструменты. Жители дали все, что могли: белье, одеяла, матрацы и тюфяки. Кастильонская больница, монастырь и казармы Сан-Луиджи, церковь капуцинов, казарма жандармов, церкви Маджоре, Сан-Джузеппе, Санта-Розалия полны ранеными, лежащими прямо на соломе. Солому стелют также на улицах, на дворах, на площадях, наскоро сколачивают дощатый навес или натягивают парусину, чтобы хоть немного предохранить от солнца раненых, доставляемых одновременно со всех сторон. Потом занимают и частные дома. Самые зажиточные горожане радушно принимают офицеров и солдат и всячески стараются, насколько возможно, облегчить их положение. Некоторые в растерянности бегают по городу в поисках врача для своих больных. Другие с отчаянием просят убрать от них умерших, которых они не знают куда девать. В Кастильоне были доставлены генералы де Ладмиро, Дье и Оже, полковники Брутта, Бренкур и другие старшие офицеры. Они находятся на попечении опытного доктора Бертрана, с утра пятницы делающего ампутации в Сан-Луиджи. Два главных хирурга, доктора Лере и Аспель, два итальянских доктора, помощники главных врачей Риолаччи и Лобштейн в течение двух дней делали перевязки и даже ночью продолжают свое трудное дело. Генерал артиллерии Оже, доставленный сначала в Каза-Марино, где находился лазарет главной квартиры маршала Мак-Магона, в корпусе которого он состоял, был отправлен в Кастильоне. У него было раздроблено левое плечо ядром, осколки застряли в мышцах подмышки и оставались там целые сутки. Он скончался 29-го вследствие развившейся гангрены после операции по извлечению из плеча осколков ядра.

В субботу транспорты раненых так громадны, что администрация, жители и отряд войск, оставленный в Кастильоне, оказываются абсолютно не способными справиться с таким наплывом страждущих. И снова разворачиваются сцены столь же скорбные, что и накануне, только совсем другого рода; теперь есть вода и пища, но раненые все равно умирают от голода и жажды; корпии в избытке, но некому ее прикладывать; большинство врачей должны были уехать в Кавриану; фельдшеров мало, и в этот критический момент не хватает рук. Приходится как-то организовать добровольную службу, но это весьма трудно при таком страшном беспорядке. В довершение всего жителей Кастильоне охватывает паника, которая еще более усиливает сумятицу и вызывает ужасное волнение среди раненых.

Панику эту на самом деле вызвало пустое и нелепое обстоятельство. Когда корпуса французской армии собрались и разместились по своим позициям, они на другой день после битвы сформировали отряды пленных и направили их в Брешию через Кастильоне и Монтекьяро. Один из таких отрядов под конвоем гусаров шел из Каврианы в Кастильоне, где жители, завидев его издали, решили, что это возвращается австрийская армия. Несмотря на всю нелепость этого известия, принесенного крестьянами и распространяемого задыхающимися от ужаса мелкими торговцами из тех, что всегда сопровождают армию в походах, городские жители поддались панике. Сейчас же дома закрылись, жители забаррикадировались, сожгли трехцветные флаги, вывешенные у окон, и укрылись в подвалах и на чердаках. Некоторые убегают в поля с женами и детьми, унося с собой самое ценное, другие, менее испуганные, остаются дома, но переносят к себе первых попавшихся раненых австрийцев, найденных на улице, и окружают их трогательной заботой. На улицах и на дорогах, запруженных фурами, везущими раненых в Брешию, и обозами с продовольствием для войска, идущими оттуда, происходит необычайная суматоха: фургоны мчатся во весь дух, лошади бегут во все стороны, раздаются крики ужаса и злобы, фуры с кладью опрокинуты, целые возы с сухарями валятся в придорожные канавы. Наконец, нанятые возчики, окончательно обезумев, выпрягают лошадей и скачут по дороге в Монтекьяро и Брешию, вызывая везде ужас и страх, опрокидывая встречные телеги с провиантом, ежедневно доставляемым городским управлением Брешии в лагерь союзных войск, сметая все на своем пути, задевая и давя раненых, которые умоляют их унести и, не внемля никаким уговорам, сдирают повязки и выходят, шатаясь, из церквей, не зная даже, далеко ли смогут уйти.

Сколько агоний и невообразимых страданий 25, 26 и 27 июня! Раны, растравленные жарой, пылью, отсутствием воды и ухода, стали еще болезненнее. Болезнетворные испарения заражают воздух, несмотря на похвальные старания интендантства хорошо содержать помещения, превращенные в госпитали. Недостаток фельдшеров и прислуги ощущается все сильнее, а обозы с ранеными прибывают в Кастильоне каждые четверть часа. Как ни оперативно работает главный хирург и два-три человека, организующие регулярную отправку раненых в Брешию на телегах, запряженных волами, как ни безудержна активность имеющих собственные экипажи жителей Брешии, которые сами приезжают за больными (им поручают доставку офицеров), число отбывших несравненно меньше количества прибывающих, и скопление все усиливается.