Воспоминание о битве при Сольферино [заметки]

Шрифт

Интервал

P. Boissier. Henry Dunant. Geneve, Institut Henry-Dunant, 1974.

Протестантское религиозное возрождение — совокупность религиозных движений, основным центром которых была Женева. Они ознаменовали обновление протестантских общин франкоязычных стран (Франция, Швейцария) в начале ХIX века. — Прим. пер.

Тунисское, Алжирское, Триполийское регентства («берберские регентства») — так называли в Европе XVI–XIX веков мусульманские государства Северо-Западной Африки. — Прим. пер.

Может быть, именно их вместе с десятью солдатами, которые везли боеприпасы и продовольствие во французский лагерь из Веракрус и были захвачены партизанами на расстоянии мили от Техерии, 9 июня 1862 г. сожгли мексиканцы, цепями привязав людей живыми к фурам с порохом.

По поводу генерала Форе приведем несколько слов из прекрасного сочинения полковника Эдмона Фавра L’Armee prussienne et les manoeuvres de Cologne de 1861: «В тот же день король пригласил нас всех к обеду в замок Бенрат близ Дюссельдорфа… Садясь за стол, король взял за руки генерала Форе и генерала Паумгартена и сказал им, смеясь: «Теперь, когда вы опять друзья, садитесь тут рядом и беседуйте», дело в том, что Форе был победителем Монтебелло, а Паумгартен — его противником; теперь они могли спокойно обсуждать и передавать друг другу все подробности этого дела. Глядя на дружелюбную улыбку австрийского генерала, видно было, что месть и злоба миновали, а французский генерал, как известно, и повода к ним не имел. Это война, это жизнь солдата. Генералы, так мирно беседующие этой осенью, через год, возможно, снова сойдутся в жестоком бою, а еще через год опять будут где-нибудь вместе обедать!»

Сублейтенант Жан Франсуа Фурнье родился в Метце 6 февраля 1839 г. 4 июня 1849 г. поступил волонтером в Иностранный легион и переведен в Алжир. В капралы произведен 6 апреля 1850 г., в сержанты — 1 апреля 1851 г., в сержант-фурьеры — 11 июля 1852 г. и в старшие сержанты — в 1854 г. Он участвовал в Крымской кампании 1855–1856 гг. старшиной. 20 ноября 1855 г. назначен сублейтенантом в 42-й линейный полк, откуда перешел в том же звании 13 октября 1856 г. во 2-й стрелковый полк императорской гвардии. Смертельно раненый 24 июня 1859 г., он скончался 25 июня.

В течение трех недель после 24 июня 1859 г. находили еще на месте сражения убитых солдат обеих армий. Что же касается утверждения, что одного дня 25 июня хватило, чтобы подобрать всех французских раненых, оно совершенно неточно.

Перед битвой в Мариньяно сардинский часовой при аванпостах не заметил приближения отряда австрийских солдат. Они выкололи ему глаза, чтобы в другой раз был бдительнее. Берсальер, отставший от своей роты, попал в руки австрийцев. Они отрезали ему пальцы и отпустили, сказав по-итальянски: «Пусть тебе дадут пенсию!» Будем надеяться, что эти случаи, вполне достоверные, единственные в своем роде во всей итальянской кампании.

Французские солдаты относились с полным уважением к собственности и имуществу населения, и следует похвалить их за дисциплинированность, вежливость, умеренность и примерное поведение во время войны в Италии.

В этом смысле приказы по армии вроде тех, которые отдавали маршал Реньо де Сен-Жан д'Анжели и генерал Трошю, достойны быть приведенными и составляют славу тех, кто обращался с подобными воззваниями к своим солдатам.

«…В начинающемся походе, — говорил генерал Трошю в своем воззвании от 4 мая 1859 г., которое было написано в Александрии и прочитано во всех ротах его дивизии, — мы будем стойко переносить все трудности и испытания, уже начавшиеся для нас. Мы будем дисциплинированы и будем строго соблюдать законы, и в исполнении их я буду непоколебим, а в бою мы не потерпим, чтобы кто-либо оказался храбрее нас. Мы будем помнить, что жители — наши союзники, мы будем уважать их нравы, личность и имущество и будем вести войну человечно и цивилизованно. Тогда наши стремления будут благородны, Господь благословит их, и я, ваш командир, буду считать лучшим временем моей карьеры командование второй дивизией».

18 мая 1859 г. в Маренго маршал Реньо де Сен-Жан д'Анжели обратился со следующими словами к императорской гвардии: «Гвардейцы… вы должны всей армии подавать пример отваги в опасности, порядка и дисциплины в походах, умеренности и спокойствия в чужих странах. Воспоминание о семье внушит вам сочувствие к населению и уважение к собственности и, будьте уверены, вас ждут победа и слава…»

Кастильоне делле Стивьере находится на расстоянии 6 миль к юго-востоку от Брешии и насчитывает 5300 жителей. Недалеко от Кастильоне 5 августа 1796 г. генерал Бонапарт во главе итальянской армии одержал блестящую победу над австрийским фельдмаршалом Вурмсером через два дня после взятия этого города генералом Ожро. Неподалеку, на Кьезе, 19 апреля 1706 г. герцог Вандомский выиграл сражение у Кальцинато, победив маршала Ревентлова, командовавшего императорскими войсками в отсутствие принца Евгения.

Родители его жили в Лионе, улица Алжира, 3. Он был единственным сыном, на войну пошел добровольцем, и они не имели других сведений о нем, кроме сообщенных мной. Его, вероятно, как и многих других, внесли в список без вести пропавших.

Я имел удовольствие на следующий год встретить в Париже, на улице Риволи, солдат-инвалидов, которые, узнав меня, останавливались и благодарили за уход за ними в Кастильоне. «Мы звали вас белым господином, — сказал один из них, — потому что вы ходили во всем белом, ну и жара была там!»

Этот случай, о котором я рассказал на одном из заседаний Этнографического общества в Париже, упоминал Р. Кортамбер в своей замечательной статье «Волосы у различных народов», опубликованной в Revue orientale et americaine (январь, 1860 г.).

«Все мы братья» (итал.).

Поскольку я только через три с лишним года вернулся к этим тяжелым воспоминаниям, которые не собирался предавать гласности, понятно, что они отчасти сгладились и сокращены при описании ужасов и страданий, свидетелем которых мне пришлось быть. Но если эти строки помогут ускорить постановку вопроса об оказании помощи раненым во время войны и об уходе за ними сразу же после сражения, если они привлекут внимание людей гуманных и отзывчивых, если займутся изучением и разработкой столь важного вопроса, вообще, если будут сделаны хоть несколько шагов к улучшению в таком деле, где усовершенствования необходимы даже в самых правильно организованных армиях, — я сочту мою цель вполне достигнутой.

Этот капрал был ранен в бою при Мадженте и, возвращаясь по выздоровлении в свой батальон, много помогал фельдшерам в Кастильоне; я принял его предложение сопровождать меня в поездке по лагерям, где его чин и звание могли служить мне пропуском. В тот же день, 27 июня, двое англичан, пожелавших проникнуть в расположение французских войск, были приняты солдатами за австрийских шпионов, их тащили через весь лагерь, куда они так некстати попали, пока, на их счастье, они не встретили маршала, командующего корпусом, который разъяснил недоразумение. Впрочем, англичане остались очень довольны своим приключением.

Боргетто, местечко в 2 тысячи жителей на правом берегу Минчо, расположенное почти напротив Валеджо. В 1848 г. сардинские войска под предводительством короля Карла-Альберта перешли тут Минчо, несмотря на сильное сопротивление австрийцев, которыми командовал фельдмаршал Радецкий.

Герцог Маджентский очень любим французской армией; солдаты одинаково любят и почитают его. Вот тому пример. В 1856 г. в Aлжире, на Константинской дороге, два бывших зуава сидели в дилижансе, а я — рядом, в отдельном купе; они ехали в Батну работниками, рубить деревья в лесах, они говорили на своем живописном языке о восточной войне и о маршале Мак-Магоне. Несколько фраз долетели до меня. «Разве есть другой такой генерал?» — говорил один из них. «Вот умел нами командовать! Мы, старые солдаты, старые волки, никогда ничего не боялись и все-таки мы плакали, помнишь, как он с нами говорил, когда закончился срок службы, он прощался с нами и сказал: «Дети мои, вы храбро служили под знаменами, теперь вы возвращаетесь к частной жизни, никогда не совершайте низких поступков, помните, что у вас есть отец — и этот отец я! и мой кошелек принадлежит вам! — прибавил он, ударяя себя в грудь. — Все пожмите мне руку…» Помнишь, как он бросил нам свой кошелек, полный золота, и сказал: «Делитесь, но главное, не ссорьтесь!» — И мы все плакали, как девчонки».

С 15 июня по 31 августа, по официальным источникам, в больницы Брешии было принято только лихорадочных и других больных 19 665 солдат, из которых более 19 тысяч принадлежали к франко-сардинской армии. Австрийцы имели тоже, по меньшей мере, 20 тысяч больных в своих больницах в Венеции, не говоря о массе раненых, которых туда привозили.

В первой комиссии были Паллавичини, Глизенти, Аверольди, Сьенна, адвокаты Цукколи и Контер и каноник Росса, во второй — Базильетти, Каприоли, Роветта и да Понте.

В частности, от генерала маркиза де Бофор д'Отпуль, столь же известного своей добротой и приветливостью, как и выдающимися военными доблестями: он был начальником штаба корпуса, занявшего Тоскану, потом был главнокомандующим Сирийской экспедицией. Генерал де Бофор, племянник покойного графа де Бюде, бывшего члена генерального совета Эна. Он умер в Женеве в августе 1862 г., оплакиваемый всеми, кто его знал; его великодушие и благородные качества были столь высокоценимы его многочисленными друзьями.

Французские газеты и журналы уверяют, будто при подписании мирного договора в Виллафранке фельдмаршал Гесс сознался, что в сражении при Сольферино у австрийцев выбыло из строя 50 тысяч человек, так как, прибавил он, «французские пушки с нарезными стволами уничтожили наши резервы». Возможно сомневаться в достоверности этих слов.

Послушаем, что говорит по этому поводу Поль де Молен, высший офицер французской армии, участвовавший в этом сражении. Его доброе, благородное сердце побудило написать следующие строки, вполне подходящие к занимающему нас вопросу:

«После сражения при Маренго в 1800 г., далеко уступающему по количеству потерь Сольферинской битве, Наполеона I охватило внезапное сильное чувство, чуждое всяких политических соображений и гениальных идей; чувство, зарождающееся бессознательно, возникающее по промыслу Божиему в самых глубоких тайниках человеческой совести. «На поле битвы, среди страданий массы раненых, — писал он императору австрийскому, — окруженный пятнадцатью тысячами трупов, заклинаю Ваше Величество послушаться голоса человеколюбия». Это письмо, переданное мне без купюр известным историком, глубоко поразило меня. Написавший его сам тоже был удивлен и растроган; к его удивлению не примешивалось, однако, тайного сожаления выраженного чувства; он понимал, откуда оно исходило, и уважал его, не стараясь представить, как другие, что мозг дремлет, когда человек поддается благородному порыву. Битва при Сольферино, добавляет Поль де Молен, должна была затронуть те же струны, вырвавшие у победителя при Маренго невольный крик грусти и сострадания».

Этим обязаны исключительно деятельности и энергии Шарля Брота, миланского банкира, единственного из всех членов Совета ломбардо-венецианских железных дорог, оставшегося в городе.

К середине июня 1859 г., значит, еще до Сольферино, в миланских больницах находилось около 9 тысяч раненых после предшествующих сражений: центральный гражданский госпиталь (основанный в XV в. Бланш Висконти, женой герцога Сфорца) вмещал один около 3 тысяч человек.

Спустя несколько дней жители Милана были вынуждены сдать в больницы принятых ими больных солдат, так как надо было сосредоточить усилия по лечению и уходу в одном месте и избежать чрезмерной загруженности докторов, которые не успевали ходить по домам.

Главный надзор за всеми больницами города был поручен доктору Кювелье, который отлично справился с трудной задачей, возложенной на него главным хирургом итальянской армии. Этому последнему активно помогал после битвы при Сольферино г-н Фаральдо, главный интендант провинции Брешии, трудолюбие и высокие моральные качества которого в тех тяжелых условиях заслуживают самых высоких похвал.

Французская армия, выступая из Милана в Брешию в середине июня, оставила свободными временные помещения, где можно было разместить около 8 тысяч раненых.

Нельзя не упомянуть и об отличной организации французской армии с точки зрения человеколюбия, чем она особенно обязана маршалу Рандону, военному министру, маршалу Вайяну, главному доктору итальянской армии, и генералу Мартенпрею, помощнику главного доктора.

Графиня Жюстина Верри, урожденная Борромео, умерла в Милане в 1860 г., оплакиваемая всеми, кто имел счастье ее знать. Склады корпии, бинтов и т. п., размещавшиеся на Контрада Сан-Пауло, которыми она весьма разумно управляла, снабжались материалами из разных городов и стран, но главным образом из Турина, где маркиза Паллавичино-Тривульцио вела такое же дело, как графиня Верри в Милане.

Женева и другие города Швейцарии и Савойи прислали в Турин большое количество корпии и белья через посредство доктора Аппиа, который был инициатором этого доброго дела в Женеве. Довольно крупные суммы денег были ассигнованы для оказания помощи раненым без различия национальностей. Графиня Ж. предложила учредить для этой цели комитет, и это предложение, одобренное в Париже, впервые осуществилось в Женеве. Из этой нейтральной страны, одинаково сочувствующей обеим сражающимся армиям, пожертвования посылались в официальные комитеты Турина и Милана для беспристрастной раздачи французам, немцам и итальянцам.

В Турине маркиза Паллавичино-Тривульцио, добрая, щедрая, преданная делу, председательствовала в главном комитете (Comitato delle Signore la raccolta di bende, filacce, a pro dei feriti). Образовались и другие комитеты в Турине, где население очень сочувственно отнеслось к жертвам войны.

Во время крымской кампании зимой 1854–1855 гг. российский император Александр II посетил госпитали Крыма. Могущественного правителя, известного своей добросердечностью и благородством, так поразила представшая перед ним жуткая картина, что он тогда же решил заключить мир, будучи не в силах переносить мысль о дальнейшей чудовищной резне, приносящей столько бедствий его подданным.

Образ мисс Флоренс Найтингейл, обходящей ночью с маленькой лампой в руках палаты военных госпиталей и подходящей к каждому больному, чтобы облегчить боль и оказать необходимую помощь, навсегда останется в сердцах людей, видевших ее милосердие или пользовавшихся им, а память о ней и ее героической и святой самоотверженности навсегда сохранится в летописях истории.

Избегая с помощью лучших приспособлений несчастных случаев при переноске раненых с поля битвы на перевязочный пункт, можно добиться сокращения числа ампутаций, что уже само по себе весьма ценно с гуманистической точки зрения, к тому же это значительно уменьшит число пенсий, которые правительства обязаны выплачивать своим инвалидам.

За последнее время многие хирурги специально занялись вопросом переноски раненых: так, доктор Аппиа изобрел аппарат, гибкий, легкий и простой, смягчающий тряску при переломах и раздроблениях, и доктор Мартрес тоже удачно занялся изучением этого вопроса, достойного того, чтобы ему уделяли внимание общества, о создании которых мы радеем.

Во время войны в Италии некоторые солдаты так страдали тоской по родине, что умирали без всякой болезни.

В начале похода в Италию, когда еще не было ни одного сражения, в одном из салонов в Женеве госпожа Н. предложила устроить комитет для помощи раненым. Многие из тех, к кому она обратилась, нашли это предложение преждевременным, и я сам не мог не заметить: «Как это думать о корпии, когда еще нет ни одного раненого?» А как была бы нужна эта корпия в больницах Ломбардии и Венеции с первых же столкновений! Все изложенные мною факты изменили мои воззрения и побудили высказать эти соображения. Дай Бог, чтобы они лучше были приняты, чем я принял в мае 1859 г. предложение госпожи Н…

Собирают же конгрессы ученых, юристов, агрономов, статистиков, экономистов, которые обсуждают вопросы гораздо менее важные, и международные общества занимаются промышленностью, благотворительностью, общественной пользой и т. д.

1С такими обществами, какие мы имеем в виду, невозможны были бы хищение и несправедливое распределение фондов и пособий. Во время Крымской кампании, например, из Петербурга в Крым были доставлены большие партии корпии, сделанной русскими дамами; но эти тюки попали не в больницы, как предназначались, а на бумажные фабрики, которые приняли их как материал для своего производства.

«…Пусть видят по тем горьким примерам, которые вы приводите, сколько мучений и слез стоит военная доблесть, — писал мне уважаемый генерал Дюфур 19 октября 1862 г. — Слишком привыкли видеть только блестящую сторону войны и закрывать глаза на ее грустные последствия… Очень полезно обратить внимание общества на этот вопрос высокого человеколюбия, и ваш труд в этом отношении вполне достигнет желанной цели. Глубокое и всестороннее обсуждение дела при участии филантропов всех стран может разрешить эту задачу…»