Воспоминание о битве при Сольферино - [28]

В этот город прибывает более тысячи раненых каждую ночь[25], и в течение нескольких последующих ночей мучеников Сольферино принимают с таким же радушием и сочувствием, как принимали героев Мадженты и Мариньяна.

Но теперь уже не розы сыплются с празднично украшенных балконов роскошных дворцов миланской аристократии на сверкающие эполеты и отливающие золотом и эмалью кресты из рук прелестных патрицианок, похорошевших еще более от возбуждения и восторга, а горячие слезы; они свидетельствуют о глубоком сострадании, которое превратится в христианское служение ближнему, терпеливое и самоотверженное.

Все семьи, имеющие экипажи, приезжают на вокзал за ранеными; число этих экипажей свыше пятисот. Самые роскошные коляски и самые скромные тележки каждый вечер направляются в Порта Тоза, куда приходят поезда из Венеции. Дамы-аристократки сами укладывают в экипажи, устланные тюфяками, простынями и подушками, раненых подопечных, которых ломбардские вельможи при помощи не менее ревностных слуг, выносят из вагонов и укладывают в роскошные кареты. Толпа приветствует этих избранных страдальцев, стоит с непокрытыми головами, с факелами провожает медленное шествие, освещая бледные лица раненых, которые стараются улыбнуться, следуя за ними до дверей гостеприимных домов, где их ожидают самые искренние нежные заботы.

Каждая семья хочет приютить раненых французов и старается всеми силами облегчить им разлуку с родиной, родными и друзьями; в частных домах, как и в госпиталях, лучшие доктора занимаются ими[26]. Самые знатные миланские дамы выказывают им постоянное внимание и неустанную заботливость; они одинаково просиживают ночи у изголовья офицера и простого солдата; госпожа Убольди де Капей, госпожа Бозелли, госпожа Сала, урожденная графиня Таверна, и многие другие знатные дамы, забыв привычки роскоши, целые месяцы проводят около больных, становясь их ангелами-хранителями. Все эти благодеяния лишены малейшего хвастовства, и эти ежечасные заботы и утешения, имея полное право на благодарность семей тех, которые ими пользовались, должны вызывать у каждого человека почтительное восхищение. Некоторые из этих дам были матерями, и их траурные одежды говорили о том, что недавно они понесли тяжелые утраты; одна из них, маркиза Л., трогательно говорила доктору Бертерану: «Война взяла у меня старшего сына; он сражался с вашей армией под Севастополем и умер восемь месяцев тому назад от последствий полученной там раны. Когда я узнала, что в Милан приезжают раненые французы и мне можно будет ухаживать за ними, я почувствовала, что Господь послал мне первое утешение…»

Графиня Верри-Борромео, председательница центрального комитета помощи[27], заведовала складами корпии и белья и сумела также, несмотря на свой преклонный возраст, ежедневно уделять несколько часов для чтения больным. Раненые — во всех дворцах; во дворце Борромео их триста человек. Настоятельница монастыря урсулинок сестра Марина Видемари, воплощение милосердия, заведует больницей, являющей собой образец порядка и чистоты, где вместе с сестрами она ведет все дело.

Понемногу начинают отправляться по дороге в Турин небольшие отряды выздоравливающих солдат-французов, загоревших под солнцем Италии. У кого рука на перевязи, кто на костылях, но на всех следы тяжелых ран; мундиры их рваные и истрепанные, но у всех роскошное белье, которым их снабдили богатые ломбардцы взамен их окровавленных рубашек. «Ваша кровь пролилась при защите нашей родины, мы хотим сохранить об этом воспоминание», — сказали им итальянцы. Все эти люди, совсем недавно еще крепкие и здоровые, а теперь лишенные ноги, руки или с пробитой головой, смиренно переносят свои страдания, но с мучительной горечью предвидят свою жизнь калек, ставших объектом сострадания и жалости, и полную невозможность служить и быть поддержкой своих семей.

Не могу не упомянуть о моей встрече в Милане по возвращении из Сольферино с достойным старцем маркизом де Бриасом, бывшим депутатом и мэром Бордо. Имея очень большое состояние, он не раздумывая приехал в Италию с единственной целью помогать раненым. Мне посчастливилось облегчить его отъезд в Брешию: в первой половине августа теснота и давка на вокзале Порто Тоза, куда я его провожал, были так ужасны, что невозможно было добраться до вагонов. Несмотря на его годы и положение (если не ошибаюсь, французское правительство дало ему поручение благотворительного свойства), он не мог добиться места в поезде. Это дает представление о небывалом скоплении людей на вокзале и в его окрестностях.

Сколько достойных внимания поступков навсегда останутся неизвестными! Другой француз, почти глухой, проехал 300 миль, чтобы ухаживать за своими соотечественниками. Приехав в Милан и видя австрийских раненых почти заброшенными, он посвятил себя им, стараясь делать для них все возможное взамен того зла, которое причинил ему сорок пять лет назад один австрийский офицер: в 1814 г., когда союзные войска захватили Францию, этот австрийский офицер был помещен в доме у родителей француза, который, будучи тогда совсем ребенком, страдал какой-то болезнью, вызывавшей отвращение у офицера. Он грубо вытолкал его из дома, что вызвало у ребенка глухоту на всю жизнь.