Воспитание - [36]
Двойная дверь ведет в небольшой кабинет: единственное окно в сад, ирисы, самшит, орешник: здесь, на этажерках и в застекленном шкафу, труды, брошюры и научные бюллетени, планы, графики, производственные доклады нашего деда вместе с сувенирами из Египта, Челядзьского горнопромышленного бассейна в Польше, из России, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Австрии, Германии, Швейцарии, книги по истории Европы между двумя войнами, подшивки «Ревю де Дё Монд»[191], номера «Иллюстрасьон». Немного художественной литературы: еще до Великой войны наш дед носит с собой большую тетрадь, переплетенную в красный картон, где записывает фиолетовыми чернилами любимые поэтические отрывки (Шенье, Ламартин, Гюго, Коппе[192], Пеги[193]), сцены из пьес Шиллера, переводы с английского (Мильтон).
Марш поворачивающей под прямым углом лестницы украшен гравюрами в стиле ампир, в черных рамочках: сюжеты античной и наполеоновской битв: первая внизу, сражение римлян и карфагенян, с множеством тел, пронзенных дротиками, искалеченных, растоптанных слонами, вторая вверху, гибель князя Понятовского в водах реки Эльстер на следующий день после поражения под Лейпцигом в 1813 году[194]. На самом верху лестницы висит на стене большая глубокая рама, а в ней, под стеклом, автоматическая сцена в кафедральном соборе: заводишь пружину, отпускаешь ее, и начинается служба: под музыку по очереди появляются фигуры, обстановка, металлические предметы.
На втором этаже шесть комнат: среди них комната деда, затем наших родителей, кровать в форме лодки, ампирная детская кроватка, ампирный секретер, ампирный комод, ампирный камин с древнеримской сценкой над ним, ампирный туалетный столик; в этой большой комнате с толстыми низковатыми балками матовая плитка устилает весь пол от двери до двух окон, выходящих на лесистые морены.
В глубине коридора единственная на весь дом маленькая ванная, умывальник и ванна без душа, иногда утром и вечером приходится долго ждать своей очереди, чтобы привести себя в порядок.
По массивной деревянной лестнице мы поднимаемся на просторный чердак, под несущей конструкцией, забитой стрижами и ласточками: четыре комнаты и просторная лестничная площадка.
Со времен нашего деда, до и после войны, обеды и ужины за большим столом нередко заканчиваются спорами и ссорами, что утихают во дворе и в саду или разгораются с новой силой в комнатах: дело Дрейфуса/Леон Блуа[195]/Пеги, отделение церкви от государства[196], Клемансо[197]/Кайо[198], распад Австро-Венгерской империи[199], итальянское вторжение в Эфиопию[200], Лига Наций, Пилсудский, Народный фронт[201], Война в Испании[202], Мюнхен[203], Рузвельт, Черчилль, старые (Фашода) и новые (Мерс-эль-Кебир[204]) франко-английские конфликты, Хиросима, Сталин; затем генерал де Голль и Сопротивление, Сопротивление и «Свободная Франция», Коммунистическая партия и Сопротивление, отставка генерала де Голля, Конституция 1946 года[205]; потом воспоминания о ребенке и брате Юбере, жертвующем жизнью во имя Франции, но сберегающем честь, сплачивают всех в горе и надежде.
Журчание воды в канале Жервонды, протекающем вдоль жилища, сопровождает всю дневную и ночную активность.
*
Наш дед по материнской линии умирает 7 января 1945 года, от сердечного приступа в своей комнате: его хоронят на кладбище Сен-Жан-де-Бурне, рядом с его родителями, нашей бабкой и останками из концлагеря Ораниенбург-Заксенхаузен: в центре кладбища маленькая колонна в память об угнанных из этой коммуны — тогда во Франции почти в каждой деревне есть мемориальные доски, посвященные участникам Сопротивления и узникам.
Дом, где всю войну живет сестра моей матери, чей супруг в ту пору — военнопленный в Германии, оживает теперь лишь на пасхальных каникулах да летом.
Мать все больше рассказывает мне о своем отце, своей трудной юности в Лионе, собственном деде, загадочном булочнике из квартала Круа-Русс, об оплачиваемой им самим учебе, о некоторых его добровольных жертвах: она сообщает, как еще студентом, а затем молодым горным инженером, очень бедным, он отправляет денег Леону Блуа и Полю Фору[206] тогдашнему «принцу поэтов», чьи стихи мы все еще учим в школе; она показывает мне благодарственное письмо Поля Фора ее отцу, хранящееся в ампирном секретере нашей гостиной в Бург-Аржантале вместе с романом, который она пишет, но так и не заканчивает в 1920 годы в Коллеже урсулинок в Бурже: хотя мать не читает Пруста, однажды по дороге в Бретань, когда мы останавливаемся в Бурже, она, гуляя перед столь дорогим нам собором и слегка оступаясь на разбитой мостовой, впервые проговаривается мне об этом романе, начальные главы которого еще ребенком набрасывает в суровом здании на соседней улице.
В аржантальской библиотеке матери есть книга Леона Блуа «Бедная женщина», которую я начинаю читать дождливым днем: эти несколько страниц настолько угнетают меня, что я с нетерпением жду, когда же наконец появится радуга с солнцем, чтобы мир вновь засверкал красками; по обе стороны от этой мрачной книги — и другой, еще ужаснее, «Говорит Гитлер» Германа Раушнинга (1939)[207], где я читаю высказывания будущего канцлера о его планах биологической войны, — стоят «Ожидание Бога» и недавно вышедшая «Тяжесть и благодать» Симоны Вейль
Впервые на русском языке один из самых скандальных романов XX века. "Эдем, Эдем, Эдем" — невероятная, сводящая с ума книга, была запрещена французской цензурой и одиннадцать лет оставалась под запретом.
Впервые на русском языке один из самых скандальных романов XX векаПовесть «Могила для пятисот тысяч солдат», посвященная алжирской войне, страсти вокруг которой еще не успели утихнуть во французском обществе, болезненно переживавшем падение империи. Роман, изобилующий откровенными описаниями сцен сексуального насилия и убийств. Сегодня эта книга, впервые выходящая в русском переводе Михаила Иванова, признана величайшим и самым ярким французским романом современности, а сам Гийота считается единственным живущим писателем, равным таким ключевым фигурам, как Антонен Арто, Жорж Батай и Жан Жене.Публикация «Могилы для пятисот тысяч солдат» накануне майского восстания в Париже изменила направление французской литературы, превратив ее автора — 25-летнего ветерана алжирской войны Пьера Гийота — в героя ожесточенных споров.
Я написал пролог к «Эшби» в Алжире, за несколько дней до моего ареста. «Эшби» для меня — это книга компромисса, умиротворения, прощания с тем, что было для меня тогда самым «чистым», самым «нормальным» в моей прошлой жизни, прощания с традиционной литературой, с очарованием англо-саксонской романтики, с ее тайнами, оторванностью от реальности, изяществом и надуманностью. Но под этой игрой в примирение с тем, что я считал тогда самым лучшим, уже прорастал и готов был выплеснуться мощный бунт «Могилы для 500 000 солдат», подпитывавшийся тем, что очень долго скрывалось во мне, во всем том диком и «взрослом», в чем я не решался признаться даже самому себе, в этой грубой варварской красоте, таившейся в глубине моего прошлого.Пьер Гийота.
Владимир Алексеев – представитель поколения писателей-семидесятников, издательская судьба которых сложилась печально. Этим писателям, родившимся в тяжелые сороковые годы XX века, в большинстве своем не удалось полноценно включиться в литературный процесс, которым в ту пору заправляли шестидесятники, – они вынуждены были писать «в стол». Владимир Алексеев в полной мере вкусил горечь непризнанности. Эта книга, если угодно, – восстановление исторической справедливости. Несмотря на внешнюю простоту своих рассказов, автор предстает перед читателем тонким лириком, глубоко чувствующим человеком, философом, размышляющим над главными проблемами современности.
Благодаря собственной глупости и неосторожности охотник Блэйк по кличке Доброхот попадает в передрягу и оказывается втянут в противостояние могущественных лесных ведьм и кровожадных оборотней. У тех и других свои виды на "гостя". И те, и другие жаждут использовать его для достижения личных целей. И единственный, в чьих силах помочь охотнику, указав выход из гибельного тупика, - это его собственный Внутренний Голос.
Эльф по имени Блик живёт весёлой, беззаботной жизнью, как и все обитатели "Огненного Лабиринта". В городе газовых светильников и фабричных труб немало огней, и каждое пламя - это окно между реальностями, через которое так удобно подглядывать за жизнью людей. Но развлечениям приходит конец, едва Блик узнаёт об опасности, грозящей его другу Элвину, юному курьеру со Свечной Фабрики. Беззащитному сироте уготована роль жертвы в безумных планах его собственного начальства. Злодеи ведут хитрую игру, но им невдомёк, что это игра с огнём!
Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…
Рассказ из сборника «Русские женщины: 47 рассказов о женщинах» / сост. П. Крусанов, А. Етоев (2014)
Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.
Несмотря на название «Кровь на полу в столовой», это не детектив. Гертруда Стайн — шифровальщик и экспериментатор, пишущий о себе и одновременно обо всем на свете. Подоплеку книги невозможно понять, не прочтя предисловие американского издателя, где рассказывается о запутанной биографической основе этого произведения.«Я попыталась сама написать детектив ну не то чтобы прямо так взять и написать, потому что попытка есть пытка, но попыталась написать. Название было хорошее, он назывался кровь на полу в столовой и как раз об этом там, и шла речь, но только трупа там не было и расследование велось в широком смысле слова.
Опубликованная в 1909 году и впервые выходящая в русском переводе знаменитая книга Гертруды Стайн ознаменовала начало эпохи смелых экспериментов с литературной формой и языком. Истории трех женщин из Бриджпойнта вдохновлены идеями художников-модернистов. В нелинейном повествовании о Доброй Анне читатель заметит влияние Сезанна, дружба Стайн с Пикассо вдохновила свободный синтаксис и открытую сексуальность повести о Меланкте, влияние Матисса ощутимо в «Тихой Лене».Книги Гертруды Стайн — это произведения не только литературы, но и живописи, слова, точно краски, ложатся на холст, все элементы которого равноправны.
Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.