Воспевая бурю - [33]

Ощутив жар ее пышных и нежных грудей, казалось, обжигавших сквозь ткань рубахи, Ивейн вздрогнул и неистово сжал ее в объятиях. Очутившись в кольце его сильных рук, всем телом ощущая мускулистое тело возлюбленного, Анья словно погрузилась в пучину упоительного безумия, позабыв обо всем на свете.

Пальцы девушки ласкали темные кудри жреца, и руки Ивейна сами скользнули вниз по ее нежной шелковистой спине, сжали бедра и затем, опустив­шись пониже» обхватили чудесные, округлые яго­дицы и подняли ее к источнику полыхавшего в нем желания. Охваченный безрассудной страстью, он забыл о ее ушибах, она же, завороженная томи­тельным наслаждением, не чувствовала боли.

Внезапно, точно гром среди ясного неба, Ивейна поразила мысль – невероятная, ужас­ная, – что их недруги, таящиеся во мраке, на­блюдают за ними, что они видят невинную и обе­зумевшую от страсти девушку, нагую, трепещу­щую в кольце его рук. Со сдавленным стоном друид оторвался от Аньи. Он неловко нагнулся и, подобрав небрежно брошенный девушкой плащ, накинул его ей на плечи, прикрыв ее чудес­ную наготу, потом подхватил ее на руки. Чтобы Анья могла спокойно одеться, Ивейн отнес ее в укромный уголок, скрытый в зарослях высоких кустов, перевитых жимолостью.

Бережно поставив Анью на землю среди усы­панных цветами кустов, жрец тотчас же удалился, и девушка поняла, что он не хочет продолжения. Однако, охваченная пожаром желания, она реши­ла отбросить девичью стыдливость и снова очаро­вать его, заставить забыть обо всем. Боясь упустить столь редкую возможность побыть наедине с че­ловеком, в котором для нее заключался весь мир, девушка расстелила плащ на зеленом ковре из травы. Сердце ее отчаянно колотилось после не­давних событий, и она опустилась на плащ.

В быстро сгущавшихся сумерках, стоя за заве­сой из жимолости, Ивейн глубоко дышал; он пред­ставлял себе мрачные волны холодного Северного моря, пытаясь остудить жар огненной, словно рас­плавленный металл, крови, пульсировавшей у него в жилах. Жрец снял с ветки рог для питья. Впервые в жизни ему захотелось, чтобы он был наполнен чем-нибудь покрепче, чем родниковая вода. Затем, подобрав небрежно брошенное на землю зеленое платье, он шагнул сквозь кусты – и обмер.

– Ты рискуешь, малышка.

Без сомнения, Анья была невинна, однако она вовсе не выглядела малышкой, когда лунное мерцающее сияние в ласковом поцелуе касалось ее белоснежного тела, свободно раскинувшегося на темном плаще. Ни целые погреба с элем, ни океан ледяной воды не смогли бы погасить его страсти к ней.

– Я не малышка, хотя ты хотел бы, чтобы я была ею. – Анья вздрогнула от горестной истины собственных слов. – Ты боишься, а потому и желал бы видеть меня такой, но я ничего не боюсь.

Словно для того чтобы доказать ему это, она гибко изогнулась в извечном бессознательном женском порыве и тихонько пробормотала:

– Ивейн… Поцелуй меня еще раз!

Юноша изо всех сил стиснул зубы при виде зеленых глаз, потемневших, затуманенных от не­изведанных, новых желаний, при виде нежных припухлых губ, словно зовущих, манящих его, но он все еще сдерживался. Было бы безрассуд­ством позволить себе снова вкусить от неземного блаженства, сладчайшего из плодов, воспомина­ние о котором будет преследовать его до конца жизни, а быть может, и за ее пределами.

Опасаясь, что его колебание погубит все, Анья взяла руку Ивейна, притянула его к себе и, обхватив его широкие плечи, шепнула ему на ухо, задыхаясь:

– Пожалуйста!

Ей было нелегко сломить закаленную волю жреца, если бы сам он не жаждал этого так же страстно. Ивейн отдался во власть ее чар. При­жавшись губами к лепесткам ее губ, чуть разд­вигая их языком, он говорил себе, что упьется лишь этим единственным, только этим, беско­нечным, нескончаемым поцелуем.

Пьянящий аромат жимолости окутывал их. Анья, пылая, притягивала Ивейна ближе, пока он не отдал ей всю тяжесть напрягшегося мускулис­того тела и все томление жаждущих губ. Эти дары она приняла с такой неистовой, исступлен­ной готовностью, что Ивейн чуть не забыл о своих благородных намерениях.

Только могучее самообладание жреца помогло Ивейну – несмотря на напрягшееся до боли тело и лихорадочный жар в крови – высвобо­диться и встать.

Анья ощутила себя покинутой и униженной тем, что юноша так легко обрел власть над собой, тогда как она страдала от мучительной опустошен­ности. Это напомнило ей, что Ивейн, в отличие от нее, имеет опыт в подобных делах. От этой мысли она расстроилась еще больше. Прижав руки к груди и трепеща от стыда, девушка опустила глаза, крупные слезы покатились у нее по щекам.

– Прошу тебя, не набрасывай на себя ниче­го. – В низком, глубоком голосе Ивейна была вся нежность этого теплого летнего полуночного часа. Анья невольно взглянула на прекрасного юношу, стоявшего, возвышаясь над ней. – Подожди. – Ивейн чуть было не коснулся шелковистых волос и нежной атласной кожи. Чуть было… – Дай мне еще хоть немного полюбоваться тобой, и пусть тебя утешает, что это все, что я смею себе позволить.

Уже произнося это, Ивейн понял, что девушка, с глазами, как изумрудные колодцы, до краев наполненные страданием, найдет в этом не боль­шее утешение, чем он сам.