Восьмой день творения - [2]

А кроме того, у меня было множество проектов для пишущей машинки, которые были отложены на неопределённый срок, потому что я был занят НФ. В частности небольшая книга по денежно-кредитной теории, которая должна была быть написана полтора года назад. То есть «должна» и будет, вероятно, закончена этой зимой. Я ожидаю, что её издадут, но, вероятно, это не принесёт никаких денег. Помимо этого, меня убедили заняться учебником по началам семантики и общей семантике. Я более-менее готов к выполнению этой задачи, имея за плечами пять семинаров по предмету, однако потребуется ещё многое изучить и решить монументальную задачу разработки простых и ясных методов обучения в весьма сложной области, поскольку она требует даже от «образованного» читателя практически полной перестройки методов мышления. По моим оценкам, это может занять от двух до пяти лет. Кстати, если Вас заинтересует, то я готов сделать популярную статью или две по этому вопросу для «Astounding». Однажды я уже предлагал Вам это сделать, если помните, но Вы ничего не ответили…

…Я так многословен, потому что для меня важно, чтобы Вы поняли мои мотивы — мне нужно Ваше одобрение. Позвольте мне задать риторический вопрос: каким может быть стимул, чтобы я оставался профессиональным писателем научной фантастики? В настоящее время я — самый популярный автор в самом популярном журнале в этой сфере и получаю (я полагаю) самый высокий тариф за слово. Куда мне ещё двигаться, если исключить направление вниз? Я не могу подняться ещё выше в этой области, дальше просто некуда… Честно говоря, постоянное напряжение меня истощило. Я всё ещё могу писать, но меня ужасно утомляет каждую неделю пытаться стать умнее, чем был неделю назад. Да и зачем? Выше первого места мне не встать, полтора цента за слово — это максимум того, что мне могут заплатить.

Я не буду пытаться оживить мои рассказы, увеличивая степень авантюрности сюжета. Это не мой стиль.

Мне кажется, что популярность моего материала базировалась в значительной степени на том, что я постоянно расширял сферу приложения НФ и превратил её из рассказов об изобретениях в истории более тонкой тематики и более реалистично мотивированные с точки зрения человеческой психологии. В частности, я ввёл в обиход высокую трагедию и полностью отказался от формулы герой-злодей. Мой последний рассказ, тот, который Вы отвергли, представляет собой не отход от направления, в котором я работал, но логическое и (на мой вкус) художественное развитие темы. Я не обвиняю Вас в том, что Вы его отклонили; если Вы не разглядели смысла истории, у Вас нет никакой причины думать, что его увидят ваши клиенты. Однако история имела смысл, самый важный смысл, самый мощный и трагический. Возможно, я выразил его слишком тонко, но у Вас и у меня весьма существенно различаются представления о том, какую степень утончённости может выдержать рассказ. За свои деньги Вы испортили очень много превосходных рассказов, которые Вы напечатали, выдавая их соль на странице содержания, в аннотации под заголовком и в подписях к иллюстрациям. И Вы чуть не полностью угробили «Реквием», добавив четыре строчки в конце, которые уводят читателя в тупик, уводят от истинной сути рассказа.

Как бы то ни было, я не пытаюсь продать Вам тот последний рассказ, я просто хочу сказать, что это была не бессмысленная история, но одна из самых смелых тем, которыми я когда-либо занимался, и, насколько я знаю, которая никогда прежде не поднималась в научной фантастике.

Ответом было вполне дружелюбное письмо от старого доброго Джона. Тема отказа вообще не подымалась вновь, все дружно взяли паузу. Кэмпбелл вновь стал многословен и вновь фонтанировал идеями. Он даже написал нечто, весьма близкое к извинениям (настолько близкое, насколько это возможно было для Джона Вуда Кэмпбелла-младшего):

Бумеранг самым превосходным образом возвращается и бьёт своего метателя, а посеянное зло редко не даёт всходов. Очевидно, я весьма преуспел в том, чтобы тщательно им прицеливаться и точно бить самого себя по затылку. По поводу тех уведомлений об отказе. Самое неприятное в работе редактора состоит в том, что вы не можете себе позволить оставаться человеком — и это констатация, которую не следует интерпретировать как жалобу. Вы и Баучер полностью правы, а я был неправ — но я объясню вам, как это получилось.

Официальная версия гласила, что письма с отказами Хайнлайну и Баучеру Кэмпбелл писал с помутнённым сознанием при сорокаградусной температуре. Боб ответил сдержанно:

Я надеюсь, что это письмо найдёт вас полностью излечившимся от гриппа. Я не представляю, как вам удалось написать такое доброе и достойное письмо в том состоянии, которое приносит грипп. Я опасался, что мое письмо ранит вас, хотя и приложил все усилия, чтобы объясниться. Мне казалось, что вы могли решить, что я неблагодарно повёл себя как обиженный ребёнок. Я рад, что этого не произошло, я не хотел бы, чтобы когда-либо между нами были недоразумения, Джон. Я не думаю, что они когда-либо возникли, общайся мы лицом к лицу, потому что письма — в лучшем случае слабый способ коммуникации…