Восьмой день недели - [73]

— Ясно. — Шарапов ожег глазами Кузьму Федотовича, — еще есть вопросы?

— Можно мне? — Будько оперся руками о стол. — Не вопрос, скорее реплика. Любой из вас знает меня не один год, и поэтому прошу поверить на слово: работать с таким горе-руководителем — мука, сплошная мука! Зазнайство, нежелание считаться с чужим мнением, поклеп — вот стиль деятельности Радина. Он увидел в цехе особый микроклимат, я имею в виду первую бригаду Дербенева. Дорогой товарищ, мы много раз бросали Дербенева на самые трудные участки, и всюду он был первым.

— За чужой счет!

— Вот видите! — Будько словно ждал этой реплики. — Попробуйте с ним поговорить. Радин предлагает нам нервотрепку, скачок за счет работы на износ. Кажется, и так себя не жалеем.

— Особенно вы…

— Где ваша выдержка, Радин? — поспешил на выручку Шарапов, видя, что Будько потерял нить выступления. — У вас все?

— Да… И еще. Что касается выступления нашего майора, — кивнул в сторону Кузьмы Федотовича, — то он поступает некрасиво. Все знают: учится в школе мастеров, хочет старшим стать. Что ж, коль понадобится, найдем ему место. Не обязательно метить на дербеневское…

Кузьма Федотович только головой покачал.

— Кто еще желает выступить?

— Пусть Радин расскажет, — подал голос оператор Богданов.

Направляясь на заседание партийного комитета, Радин мысленно выстроил тезисы своего выступления. Он начнет с того, что новый комплекс — необъезженная лошадка, она способна помчать, не разбирая дороги. С обычной меркой к ней подходить нельзя, сбросит наземь, растопчет. Затем он выскажет мнение о Будько, расскажет об искусственном раздроблении коллектива, развенчает дутых героев. Сейчас понял: факты — упрямая вещь, а они против него…

— Я не могу сегодня ничего возразить, — подчеркнуто равнодушно сказал Радин, глядя поверх голов в окно, — только знаю: поступал по совести, думая о цехе, о пользе. И я не принимал сумасбродных решений.

— Не слишком ли много «я», товарищ Радин? — благообразно, почти дружески улыбнулся Винюков. — Надеюсь, вы не станете утверждать, что приехали на пустырь, что до вас в Старососненске по улицам, извините, гуляли медведи?

— Конечно, нет. Однако замечу, что…

— Я не закончил мысль. Что сделано лично вами для внедрения новой техники и передовой технологии?

— Однажды вы, товарищ директор, напомнили мне изречение о том, что все истинно великое совершается медленным, незаметным ростом. Сегодня вы требуете совершенно другое. Хотя… задумано и начато многое. В частности, реконструкция всего цеха, переход на утяжеленные плавки, частичное дожигание газа в утилизаторах, достигнута рекордная стойкость футеровки.

— Вы имеете в виду поиск старшего конверторщика Калниекса и бригадира Владыкина? — вкрадчиво заметил Шарапов.

— Выходит, я примазываюсь к их предложению? Пусть так, лишь бы на пользу цеху. Согласитесь: утром посадив дерево, к обеду тени не дождешься.

— Товарищи, это не совсем так, — встал Владыкин, от волнения лицо его пошло красными пятнами. — Радин, можно сказать, разбудил нас, помог во многом. Ему мы обязаны тем, что…

— Иллюзорные у вас, товарищ Радин, факты, — директор повернулся к Владыкину. — А вам делает честь выступление. Если бы каждый так защищал свое руководство!..

Взгляд Радина застыл. К черту все! Не помогут здесь ни аутогенная тренировка, система хатха-йога, ни власть абсолюта, ни состояние саморасслабления. Хорош! Он перегорел. Даже в металле, в конце концов, наступает так называемое усталостное разрушение.

— Чего с ним чикаться! — опять подал голос из угла оператор Богданов. — Влепить строгача, нехай подумает на досуге, как нужно людьми руководить!

— Полностью согласен с товарищем Богдановым! — поспешно сказал Будько.

— А я решительно возражаю! — резко поднялся, так, что упал стул, Кузьма Федотович. — Факты — вещь упрямая, но все зависит от того, с какой стороны на них посмотреть.

— Поддерживаю Кузьму Федотовича! — Секретарь комитета комсомола поправил очки. — К чему такая спешка? Мы знаем мнение товарища Дорохина. Я был у него в больнице, и Николай Васильевич голосовал бы против…

— Что ж, давайте голосовать! — прервал Шарапов. — Кто за предложение товарища Богданова?.. Раз, два, три, четыре, пять. Кто против? Пятеро… Как быть?

Заседание решили отложить до выздоровления секретаря парткома…

* * *

Опустошенный, раздавленный, противный самому себе, вышел Радин из здания заводоуправления.

Куда идти? Домой? Зачем? В тишине и одиночестве сожалеть о случившемся, заново переживать? Обидно до слез. Отхлестали за все хорошее…

— Анатолий Тимофеевич, я здесь! — шофер вынырнул из-за колоннады. — Газету покупал. Поехали?

— Да-да.

Одна маленькая удача — машина рядом. Против обыкновения Радин забрался на заднее сиденье.

— В цех?

— Домой.

Шофер покосился на зеркальце. Первый раз «хозяин» едет в гостиницу в дневное время…

Возле гостиницы Радин попросил остановить машину, пожал шоферу руку, отпустил домой.

Поднялся к себе. Тупо посмотрел в угол комнаты. Что же произошло? Махнул рукой. Разбираться теперь было совсем не к чему. Свершилось то, чего он не мог предположить. Думал, вступит в единоборство, сшибется грудь в грудь с противником, а получилось… Машинально взял в руки «Дневник самоконтроля». Господи! Какая ересь! «Тренировка голоса». Неужели это он писал?