Восьмая линия - [5]

Телеграмма, загодя отправленная с дороги, не произвела на начальство владивостокской гостиницы ни малейшего впечатления. Ипатьеву было объявлено, что мест нет и не предвидится, Загаженный номер отыскался лишь после грозных репримандов и предъявления бумаг, по калибру много превосходящих мелочность случая. Едва же удалось обосноваться и тем же экстраординарным порядком добиться привилегии мытья в ванне, как явились ходоки из местного совнархоза. Проезжее светило просили помочь консультацией в неотложных химических делах. Ну, в этом Ипатьев не отказывал никогда и никому.

Дела оказались не больно-то масштабными. Требовалось наладить добывание из местных водорослей йода и производство из оных же сухой крошки, при разведении в кипятке дающей отдаленное подобие ставшего недоступным в этих краях чая. Академик испросил для ознакомления с проблемой сутки.

Вечером он в своем отвоеванном номере имел встречу с неким местным жителем, напросившимся на ужин. Крепкий, приземистый дядька с усами, очевидно, украинец, в пять минут растолковал проблему водорослей. Они-то, конечно, йодом богаты, и добывать его довольно просто. Однако сами водоросли, пригодные для дела, можно черпать из моря лишь месяц, от силы — два в году. Остальное время промысел стоит, почему и оказывается невыгодным. У японцев, говорят, он поставлен как-то иначе, но кто же теперь возьмется узнать, как это у них делается. "Да ведь не такой дальний свет Япония, пара дней на пароходе", — изумился Ипатьев. "Не всякий, знаете ли, пароход плавает туда, а потом обратно", — туманно пояснил гость. "Это как же понимать?" — "А вот так и понимайте, ваше превосходительство… Кто доплывает до Островов (гость произносил слово так, что в нем слышалась заглавная буква), тот уж не возвращается".

Академику не понравилась доверительная интонация; в разных местах доводилось ее слышать, не всегда приятных. Он отстранился от визитера, напомнил, что допустил его для деловой беседы, и ни для чего другого. На что дядька ответствовал: "Можете, Владимир Николаевич, не произносить более ни слова. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Если бы вы тринадцать лет назад попали в Полтаву, вам бы разъяснили, кто такой Панченко. Мой конный завод знала вся Украина лучшие скакуны! И газеты я тогда читал, и ваше имя встречал в них не редко. Если сможете, порекомендуйте завтра в совнархозе мой способ переработки водорослей, он действительно неплохой. А не хотите, так и не надо, все одно подыхать Об одном, как отца, прошу: не возвращайтесь из Японии, ваша жизнь дорога всему человечеству; такие, как вы еще могут его спасти. На конгрессе будет большая делегация американцев, сговоритесь с ними, перебирайтесь в Штаты!"

Слезы стояли в его вишневых глазах, и усы начинали обвисать, подмокая… Если это провокатор, то небывало искусный, в английском театре и то подобного класса игры не увидишь. Оставалось только молчать, смотреть, запоминать…

Наутро, перед посадкой на пароход, он еще успел навестить совнархоз и посоветовал присмотреться к опыту по переработке водорослей, накопленному гражданином Панченко. По поводу же йода обещал поговорить с японцами.

Отцы иезуиты

В 1703 году, замышляя воздвигнуть на гнилых островах устья Невы новую блистательную столицу, царь Петр держал в памяти полюбившийся ему деловитый облик Амстердама. Когда дошло до обустройства острова Лосий, он же Васильевский, приказано было изрыть его на голландский манер каналами: три главных вдоль да дюжину малых поперек. Планировалось застроить Лосий торговыми конторами и складами, грузы для коих доставлять прямо к дверям дешевым водным путем. Однако вместо деловых зданий на острове стали буйно расти присутственные места и развеселые дворцы, так что пока начали неспешным казенным порядком рыть каналы, их уж и тянуть стало некуда. От грандиозного эксперимента, как то нередко случалось в державе, стреноженной собственным величием, осталось лишь воспоминание — остров, нарезанный на строгие квадраты тремя проспектами да поперечными улочками, имеющими звание линий и диковатое для приезжего обозначение левой стороны как линии нумер такой-то, а правой — уже другим нумером, будто посередке и впрямь течет вода.

Всего таких линий набралось двадцать две да еще одна, нарушающая картезианскую прямоугольность планировки. Она носила официальный титул "Косая", жаргонный же, в течение полувека произносившийся шепотом, — "Генеральная".

Здесь, на Васильевском, была воздвигнута первая в России — ломоносовская — лаборатория, предназначенная для упражнений в химическом мастерстве. Укорениться на топкой петербургской почве ей удалось не скоро. После смерти родителя всех российских наук домик пришел в запустение, а к концу XVIII века попросту сгнил. Степенная переписка по поводу необходимости соорудить новую, надлежаще благоустроенную лабораторию длилась после этого более полувека, но когда движение бумаг было наконец благоуспешно завершено, то местом строительства был, уже как неизбежность, выбран тот же остров. Восьмая линия. В доме нумер семнадцать на ней разместилась наилучшая по тому времени Химическая Лаборатория Императорской Академии Наук (чем дряхлее держава, тем популярнее в ней заглавные буквы), а при оной — уютнейшие, обширные квартиры для двух академиков, имеющих власть направлять в Отечестве развитие двух основных ветвей данной науки: органическую и неорганическую химию.