Воскресшая жертва - [50]

— Ружье?

— Не говори так громко! — Он кивнул в сторону кухонной двери. — Ружье моей матери. Как ты думаешь, почему я вчера вечером приехал сюда?

— Ружье твоей матери, Шелби, лежит в ящике шкафа из орехового дерева, там, куда, как ты видел, я его положила после нашей ссоры.

Ссора началась оттого, что я отказывалась брать ружье. Мне почти так же страшно было оставаться одной в загородном домике, как и хранить там ружье. Но Шелби назвал меня трусихой и настоял на том, чтобы я держала его для своей же защиты, он со смехом учил меня пользоваться им.

— Это была первая или вторая ссора? — спросил он.

Вторая ссора была из-за того, что он стрелял зайцев.

Я пожаловалась, что они грызут луковицы ирисов и клубни гладиолусов, и Шелби застрелил пару зайцев.

— Дорогая, почему ты меня обманываешь? Ты же знаешь, что я буду с тобой до конца.

Я взяла сигарету. Он заторопился поднести мне огонь.

— Не делай этого, — сказала я.

— Почему?

— Ты не можешь называть меня убийцей и зажигать мне сигарету.

Сейчас, когда я произнесла вслух это слою, я почувствовала облегчение. Я встала, вытянулась, пустила дым в потолок. Почувствовала, что владею собой и могу вести битву.

— Не будь ребенком, — сказал Шелби. — Разве ты не видишь, что ты в западне и что я стараюсь помочь тебе? Разве ты не понимаешь, что я воспользовался случаем, что я лгал, стараясь оградить тебя, прошлым вечером, когда ехал сюда? Это делает меня соучастником преступления. Я сам в весьма плачевном положении, и все это из-за тебя.

— Лучше бы я не звонила тебе вчера, — сказала я.

— Лора, не будь мелочной. Ты инстинктивно поступила правильно. Ты знала так же хорошо, как и я, что они поднимутся сюда и обыщут твою квартиру, как только обнаружат, что ты вернулась.

— Именно поэтому я позвонила тебе.

Бесси вошла в комнату и пожелала нам спокойной ночи, повторила снова, что счастлива, что я жива. Слезы выступили у меня на глазах.

Когда дверь за ней закрылась, Шелби сказал:

— Мне было бы спокойнее, если бы ружье было сейчас у меня. Но как мы его раздобудем, если сыщик ходит за нами по пятам? Я пытался сбить этого парня с пути, ехал по другой дороге, но машина следовала за мной все время. Если бы я стал искать в доме, я бы сразу себя выдал. Поэтому я сделал вид, что горюю, я постоял в саду и поплакал, я называл это сентиментальным путешествием, а этот сыщик…

— Его имя Макферсон, — уточнила я.

— Ты ядовита, — сказал Шелби. — Лора, тебе придется преодолеть это чувство, или тебе никогда не удастся справиться с ним. Если мы будем вместе, дорогая…

Вернулся Марк. Я подала Шелби руку, и мы сидели на кушетке друг против друга, изображая влюбленных. Марк включил свет, посмотрел мне в глаза и сказал, что будет говорить правду без обиняков. Именно, когда он сказал о портсигаре, Шелби потерял самообладание, а лицо Марка приняло отчужденное выражение. Марка трудно обмануть, он смотрит так, будто вынуждает быть с ним откровенным. Шелби боится откровенности, он по-прежнему, как школьник, теряет самообладание, и в конце концов именно его страх подсказывает Марку, что Шелби считает меня виновной.

— Вы собираетесь меня арестовать? — спросила я Марка. А он пошел в аптеку Суортса и купил мне снотворное. Когда он уехал, я была уверена, что он отправился в Уилтон, чтобы обыскать дом, но я ничего не сказала об этом Шелби.

ГЛАВА IV

Солсбери, Хэскинс, Уордер и Боун. Каждый из них по-своему весом, Солсбери, Хэскинс, Уордер и Боун. Тонкие усики, разделенные посредине, голос, мятный запах, а все вместе — загадка, поток слов и воспоминаний, когда я пробудилась от тяжелого сна после маленьких белых таблеток. Солсбери, Хэскинс, Уордер и Боун… Я мысленно пропела их имена… За дверью зазвучала музыка на слова «Солсбери, Хэскинс, Уордер и Боун».

Музыка оказалась звуками пылесоса, раздававшимися за дверью моей спальни. Бесси принесла кофе и апельсиновый сок. На стенках стакана выступили холодные капельки, моя рука, обхватившая стакан, замерзла; я вспомнила запотевший серебряный стакан, мятный запах, маленькие усики над улыбающимся белозубым ртом, как с рекламы зубной пасты. Это было на лужайке в доме тетушки Сью, в Сэндс-Пойнте. Черные усики спрашивали меня, нравится ли мне мятный джулеп, и пояснили, что он Солсбери-младший, от Солсбери, Хэскинса, Уордера и Боуна.

Бесси, тяжело дыша, спросила меня, не хочу ли я съесть вкусное вареное яичко.

— Адвокат, — произнесла я вслух. — Он сказал мне, что, если мне когда-нибудь будет нужен адвокат, он представляет очень солидную фирму.

Обеспокоенная тем, что ей не удалось решить вопрос с вареным яйцом, Бесси вздохнула и удалилась, а я, вспомнив совет Шелби, услышала собственный голос, который рассказывал все обладателю черных усиков.

— А ваше алиби, Лора? Какое у вас есть алиби на вечер пятницы двадцатого августа? — спросил бы молодой Солсбери, пощипывая кончик усов, возможно напомаженных. И тогда я должна была бы повторить обладателю усиков то, что я рассказывала Марку о том вечере в пятницу, после того как я рассталась с Шелби, который на Лексингтон-авеню помахал мне рукой, когда я сидела в такси.

Когда мы сидели с Марком за завтраком — это было тысячу дней назад, — он попросил меня точно воспроизвести каждую минуту того вечера в пятницу. Он, конечно, знал, что я позволила Шелби дать водителю такси адрес Уолдо и что потом я велела отвезти меня к вокзалу «Грэнд Сентрал».