Воскресшая жертва - [38]

— Я надеялся, что Лора, повзрослев, перешагнет через Шелби. Она была бы великой женщиной, если бы это сделала. Но мечты все еще властвовали над ней, герой, которого бы она могла вечно и незрело любить, модель совершенства, безупречность которой не требовала бы от нее ни ее симпатий, ни ее ума.

Я устал от его слов.

— Давайте уйдем от этого грязного места, — сказал я. Он приучал меня к мысли о безнадежности.

Пока мы ждали сдачу, я поднял его трость.

— Зачем вы ее носите с собой? — спросил я.

— Вам она нравится?

— Это же жеманство.

— Вы ограниченный человек, — сказал он.

— Все равно, — ответил я, — мне кажется, это все дуто.

— Все в Нью-Йорке знают трость Уолдо Лайдекера. Она придает мне значительность.

Я хотел покончить с этой темой, но он любил хвастаться своими вещами.

— Я ее приобрел в Дублине. Продавец сказал мне, что ее носил какой-то ирландский баронет, чей надменный и неистовый характер стал в стране притчей во языцех.

— Может быть, он пользовался ею, чтобы поколачивать бедняков, которые работали на торфяниках в его владениях, — сказал я, так как не испытывал слишком большой симпатии к вспыльчивым титулованным особам, ведь рассказы моей бабушки создали у меня совсем другое о них представление. Трость была самой массивной из тех, которые мне когда-либо приходилось видеть, весила она по меньшей мере фунт и 12 унций. Под набалдашником на ней были две золотые полоски на расстоянии трех дюймов друг от друга.

Он выхватил трость из моих рук.

— Отдайте!

— Что с вами? Никто не посягает на вашу чертову трость.

Китаец принес сдачу. Уолдо искоса наблюдал за мной, как я добавлял к чаевым еще четверть доллара, презирая себя и одновременно ощущая свою слабость в том, что давал ему повод для насмешек надо мной.

— Не сердитесь, — сказал он, — если вам нужна трость, я вам ее куплю. С резиновым наконечником.

Мне хотелось оторвать от земли это рыхлое толстое тело, отшвырнуть его от себя, как мяч. Но мне ни в коем случае нельзя было терять его дружбу. Не сейчас, по крайней мере. Он спросил меня, куда я направляюсь, и когда я ответил, что в центр, попросил подвезти его до улицы Лафайетт.

— Не будьте неблагодарны, — сказал он. — Я надеялся, вы будете рады тому, что еще четверть часа послушаете мой восхитительный монолог.

Когда мы ехали по Четвертой авеню, он вдруг схватил меня за руку. Машину чуть не занесло.

— В чем дело? — спросил я.

— Остановите! Пожалуйста, остановите! Будьте великодушны хоть раз в жизни.

Мне любопытно было узнать, в чем причина такого возбуждения, и я остановил машину. Он поспешно пошел назад вдоль домов, к антикварному магазину мистера Клодиуса.

Фамилия у мистера Клодиуса была Коэн. Но он скорее был похож на янки, чем на еврея. Рост около 5 футов 11 дюймов, вес не более 150 фунтов, светлые глаза и лысая грушеобразная голова. Я был с ним знаком, потому что когда-то у него был компаньон, занимавшийся скупкой краденого. Клодиус был наивным и рассеянным по характеру человеком, одержимым антиквариатом, он не подозревал, что его компаньон ведет двойную игру. Он готов был даже оградить его от судебного разбирательства, а мне в благодарность он преподнес комплект Британской энциклопедии.

Естественно, он и Уолдо были знакомы. Оба могли дойти до состояния экстаза при виде какого-нибудь старинного чайника.

То, что Уолдо увидел в витрине магазина Клодиуса, был дубликат той самой вазы, которую он отдал Лоре. Она имела форму шара, установленного на подставке. Мне она напомнила один из серебряных шаров, которые вешают в Рождество на елку в магазине «Вулворт». Я понимал, что эта вещь вовсе не настолько редкая и дорогостоящая, как многое другое, из-за чего коллекционеры почти теряют сознание. Уолдо ценил эту вещь, потому что среди определенной категории коллекционеров высокого класса начал погоню за ртутным стеклом. В своем рассказе, озаглавленном «Искажение и отражение»[12], он писал:

«Стекло, выдуваемое до прозрачности мыльного пузыря, внутри покрывается тонкой ртутной пленкой, и оно сияет, как зеркало. Подобно тому, как ртуть в термометре показывает температуру человеческого тела, так и отражения в этом прозрачном шаре обнаруживают склад и темперамент тех бесславных посетителей, которые, войдя в мою гостиную, впервые отражаются на его шарообразной поверхности, принимая облик карликов-уродов».

— Клодиус, олух, почему, ради святого Джошиа Уэджуда, вы скрывали это от меня?

Клодиус достал вазу с витрины. Пока Уолдо облюбовывал вазу, я разглядывал старые пистолеты. Разговор шел за моей спиной.

— Откуда она у вас? — спросил Уолдо.

— Она из дома в Биконе.

— Сколько же вы собираетесь из меня выжать, старый конокрад?

— Она не продается.

— Не продается? Но послушайте…

— Она продана, — сказал Клодиус.

Уолдо стал колотить своей тростью по тонким ножкам старого стола.

— Какое вы имеете право продавать ее, не предложив сначала мне? Вы же знаете, чего я хочу.

— Я ее разыскал для одного клиента. Он поручил мне купить любое изделие из ртутного стекла, какое я найду, по цене, которую я сочту подходящей.

— Но вы выставили ее в витрине. Это значит, предлагаете ее на продажу.