Воскрешение из мертвых - [75]

Щетинин поймал себя на том, что уже с заинтересованностью слушает все, что плетет ему Матрехин. Что ни говори, а определенная доля убедительности была в его словах. Не сейчас же он все это сочинил. В конце концов, дыма без огня не бывает.

— Так что на этот счет Ягодкин у нас человек известный. Его иной раз даже и подначивают: чего, спрашивают, дядя Саша, тебе сегодня на обед подавали — столичную или коньячок французский? Он, ясное дело, злится, прямо из себя выходит: кому интересно, когда тебя за чокнутого считают? А только факт есть факт. Против факта не попрешь. Он и ко мне однажды подходит: это что, говорит, у тебя? И хвать ветошь из ящика! Я только потом дотумкал — водка ему померещилась. Зациклился человек, одним словом, что с него возьмешь. Вы обратите внимание, Игорь Сергеевич, он и воду, когда пьет, непременно сначала понюхает: не водка ли? — Матрехин рассмеялся, обнажая прокуренные, порченые зубы.

— Ну вот что, Матрехин, наворотил ты мне тут с три короба. Тебе бы сказки для детей сочинять, цены бы тебе не было, — говорил Щетинин, а сам уже прикидывал, что, пожалуй, версию Матрехина не стоит сбрасывать со счетов. — Шагай, работай. И чтобы никаких больше фокусов.

И, оставшись уже в одиночестве, Щетинин продолжал думать о том же. Врал или не врал ему Матрехин — это сейчас было не столь уж существенно. Хотя скорее всего врал, конечно. Его опухшая физиономия и неопрятный вид лучше всяких характеристик, заверенных подписями и печатями, говорили о том, что он из себя представляет. Какие бы клятвы тут ни произносил Матрехин, рассчитывать на его правдивость было бы наивно. Но все-таки не это сейчас важно.

Факт сам по себе ничто. Надо видеть дальше факта. А если глядеть дальше факта, то из всего, что наговорил ему Матрехин, для Щетинина было ясно: начни сейчас разматывать этот клубок — и до истины не докопаешься, и мороки не оберешься. Столько всякой дряни всплывет. Один позор для завода. Так что правильно, очень правильно подсказывало ему чутье с самого начала: не следует раздувать эту историю. Спустить потихоньку на тормозах, и дело с концом.

Что же касается Ягодкина, то чем черт не шутит, мало ли на чем человек может свихнуться. Водочные миражи! Надо же такое придумать!

Щетинин встряхнул головой и засмеялся. Боль в затылке тут же напомнила о себе.

Если честно сказать, было, было в дяди Сашиных глазах что-то маниакальное. Это точно. Он и сам тогда заметил. Жаль человека, ежели это так.

Щетинин вновь попытался сосредоточиться на своем выступлении. Пленум райкома, что ни говори, дело ответственное. Через день уже требуют текст речи в отдел представить, а у него еще конь не валялся. Так на чем, значит, мы остановились?

«…Можем сегодня заверить, что с честью… с честью…»

Он зачеркнул «можем» и написал — «имеем все основания».

Но тут его опять отвлекли. Звонили из проходной: «К вам посетительница, Игорь Сергеевич. Матвеева Людмила Сергеевна. Говорит, что по личному делу. Из клуба…» Было слышно, как вахтер переспрашивает: «Из какого клуба?» — «…из клуба поборников, говорит, трезвости…»

— Ну, пусть пройдет, пропустите, — сказал Щетинин.

Любопытно. «Мою бы благоверную отправить в этот клуб, — подумал он иронически. — Она бы живо сделалась там атаманшей».

Посетительницей оказалась молодая женщина с нервным и то ли очень бледным, то ли сильно напудренным лицом. Та самая, что сидела тогда у входа и первой обернулась, когда Щетинин вошел в гостиную. Почему-то он так и думал, что это будет именно она.

Едва присев, Матвеева заговорила быстро, горячо и сбивчиво:

— Я понимаю, вы человек очень занятой… мне и время отнимать у вас неловко… но я не могла не прийти… Я весь день вчера места себе не находила… Евгений Андреевич, он ведь человек гордый, он ни за что не пойдет себя защищать или оправдываться. А после того, что произошло в пятницу, вы могли подумать… Этот случай для нашего клуба совершенно нехарактерный, поверьте мне, Игорь Сергеевич. Веретенников — он просто человек очень несчастный, я чувствую, я чужое несчастье всегда чувствую…

— Но это все-таки не повод напиваться и в таком виде приходить в общественное место… — попытался вставить Щетинин, но она даже не дала ему закончить фразу.

— Да-да, конечно! Это ужасно, ужасно — то, что произошло тогда! Я две ночи уже не сплю, все об этом только и думаю. Вы не представляете, как это страшно, когда человек снова срывается! Это же гибель! Ведь все у него было хорошо, он же больше двух лет не пил совершенно. Вы понимаете, что это значит для человека, который раньше и дня не мог прожить без спиртного! И вдруг этот срыв!

Щетинин слушал, сочувственно кивая. Он сразу понял, что в данном случае это лучшая тактика — кивать сочувственно.

— Я почему-то верю вам, Игорь Сергеевич. Вы должны понять. Для Евгения Андреевича это и так сильный удар, а еслтяжело. Он, зи еще… Он ведь за каждого из нас переживает. Он только виду не показывает, как ему наете, сколько хорошего для всех нас сделал! Мы же мертвецами, можно сказать, уже были — как это у Толстого, знаете? — «живой труп»… а он нас к жизни вернул, воскресил, не думайте, я нисколько не преувеличиваю. Ладно, хоть и стыдно, а вам я признаюсь: он и меня ведь буквально из грязи вытащил…