Восковые куклы - [40]
Певчие старухи держались важно. Когда они проходили посреди заброшенной деревни, из одного дома вывели под руки девяностолетнюю старуху.
— Нет запасной душеньки-то! — завыла старуха.
Певчие запели.
На кладбище оказалось, что и обед мужикам отвезли, и водку, только водка была налита в канистру и на вкус отдавала скипидаром. Девочка в белом платье скакала возле могильщиков.
Певчие старухи чинно творили обряд, сопровождая его тягучим пением молитв.
Одна из них, одетая во все белое, кинула через могилу курицу. Курица трепыхала крыльями, и тишина установилась такая, как будто кроме этого звука в весеннем воздухе все застыло, и осталось слышно только это трепыханье. Деревья еще не опушились, но сквозь сухую траву у их корней уже пробивались листья земляники. Оградки были затейливо выкрашены: прямые прутки в синий цвет, завитки — в светло-зеленый. Никита дотронулся до сломанной дверцы. Медная звездочка мерцала на земле, отражая солнце. Тихо переговаривались могильщики.
— А кто этот Кирьянов? Чьих будет? Что-то я его не помню, — говорил один.
— Младенцем умер, — так же тихо отвечал другой, и они молчали дальше.
Грачи охраняли бесконечные поля и кладбище комбайнов среди оврагов. Дети бродили среди сухих репейников и чертополохов, разглядывая вросшие в землю оранжевые скелеты допотопных монстров.
Девочки возвращались от Дерятиных. На длинном полотенце они несли тяжелый котел, и пестрые их платья хлопали на студеном ветру.
Отец попросил Никиту остаться хотя бы до завтра, а то ему самому приходилось срочно возвращаться, и было бы неудобно перед родственниками. Они обменялись несколькими словами и расстались.
Горела лампадка. Горела и на поминках, и уже к ночи, когда все разошлись по чужим домам спать.
Сначала поминали возчики и могильщики, после них — родственники. Затем поминали созванные по деревне старухи.
— Пойду, ягнят выпущу, — наконец проскрипела самая старая из них. На этом поминки разрешалось завершать.
Немного погодя бабы стали уносить перины, подушки, кур в кошелках, покрытых ватином из сундука. Тетя Нюра что-то громко кричала девочкам, но ветер относил ее слова, и она не получала ответа.
Никите было определено ночевать у Дерятиных. Войдя в сени, он увидел огромный таз, в котором купали детей. С тяжелым чувством он лег, но заснуть не мог долго. Старуха укладывала детей спать, завораживая своими нехитрыми рассказами.
— Бабушка, а что Старое сгорело?
— Старое с крайнего дома мальчишка поджег, а ветром уж разнесло. И как уж получилось, что по обе стороны сгорело. Я смотрю: «Это, никак, Долгоруково горит». Сашка верхом в школу съездила: «Это Старое». И ведь скрозь сгорело, а один плохенький домишко остался…
Все дети уже спали, только Илюша никак спать не желал, он слез с кровати и стал возиться с чахлым поросенком.
— Поиграй, поиграй, вот так, все равно сдохнет скоро! Я тебе скажу, какие тогда у нас колокола были. Это я еще в девках была, пропала у нас корова, мы поутру ее искать с мамкой. А в лесу темно, и зашли мы уж далеко. Уж к Долгорукову подходим. И время к заутрене звонить. «Маманька, это чей же теперь колокол так плохо звонит?» — «Это Долгоруковский. Какой у них колокол?!» И тут наш как зазвонил! Уж вон куда мы ушли, а его как слыхать-то! Это наш, зареченский. Таких нигде не было, как у нас, ни в Долгоруковом, ни в Большом, даже в Святогорске такого не было. И мы ходили все мимо кладбища. А там один крест был. Высокий, дубовый. Все мимо него ходили, останавливались, молитвы читали. И не только что там старухи, но и дети малые. А он, как сейчас говорят, статуя. Руки расхлестаны, гвоздями прибиты ко кресту-то, голову склонил, ноги телешом, и тоже гвоздями. Только на нем и одето, что как полотенце какое повязано, ну, так оно и надо. И куда он потом девался, уже и не знаю. Как вот война началась, так и не знаю, куда его дели. А можа, и в речку кинули.
Все уснули. Только поросенок сипло стонал в углу.
Никита вышел во двор и направился к бабушкиному дому.
Во дворе, там, где были котлы, Мишка опаливал петушиные лапы, завернувшись в серый разодранный ватник. Он поплотнее надвинул фуражку и прикурил от костра.
— Додумались же отрезать, теперь как их палить? Разве на проволоку насадить…
Он опаливал лапы и снимал с них кожицу, так что лапы получались гладкие, ровные и белые, как имбирный корень. По двору разносилась вонь.
Был только конец апреля, а жара стояла нестерпимая. Мишка пытался завязать разговор.
— Сказывали, было такое в сорок шестом году, когда не уродилось ничего.
Никита не ответил. Он еще постоял возле костра и отправился спать.
На другое утро страшной силы ветер подул с востока. Никита покинул дом и направился к остановке на шоссе.
Он шел мимо узкой черной реки. Сухой камыш стелился циновкой по береговой грязи, желтоватые хвощи светились на глинистых склонах. Скакали вдоль берега трясогузки. Он следил за их вздрагивающим, змеящимся полетом. Скудное солнце уже золотило ветки ив на противоположном берегу.
Издали каркас остановки был похож на звериную клетку. И в клетке этой двигалась, покачиваясь, мужская фигура. Что-то в этой фигуре показалось ему знакомым. Человек остановился и замер, отставив локти, как будто пересчитывал мелочь. Никита взбежал по тропинке на обочину и подошел к каркасу. Под его ногами захрустели обломки шифера.
Девушка оказывается в палате психиатрической больницы. Она не может вспомнить, как сюда попала и что случилось по дороге в Питер, куда она поехала автостопом вместе со своим приятелем. Или это путешествие ей пригрезилось? Ее друзья начинают расследование и выясняют, что кое-что все-таки произошло. Не для любителей позитивного чтения.
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.
Остросюжетный роман «Тигр в стоге сена» имеет подзаголовок «Робин Гуд по-советски». Его главный герой – директор крупного предприятия – понимает, что система порочна, и вступает с ней в неравную борьбу.
В новую книгу Эрики Косачевской вошли «Ночь Патриарха» — роман-эссе, давший название книге, автобиографическая повесть «Осколки памяти» и рассказ «Мат», написанный в ироническом духе.
Переписка двух известных писателей Сергея Есина и Семена Резника началась в 2011 году и оборвалась внезапной смертью Сергея Есина в декабре 2017-го. Сергей Николаевич Есин, профессор и многолетний ректор Литературного института им. А. М. Горького, прозаик и литературовед, автор романов «Имитатор», «Гладиатор», «Марбург», «Маркиз», «Твербуль» и многих других художественных произведений, а также знаменитых «Дневников», издававшихся много лет отдельными томами-ежегодниками. Семен Ефимович Резник, писатель и историк, редактор серии ЖЗЛ, а после иммиграции в США — редактор и литературный сотрудник «Голоса Америки» и журнала «Америка», автор более двадцати книг.
Первоначально это произведение было написано автором на немецком языке и издано в 2011 г. в Karl Dietz Verlag, Berlin под заглавием «In der Verbannung. Kindheit und Jugend einer Wolgadeutschen» (В изгнании. Детство и юность немки из Поволжья). Год спустя Л. Герман начала писать эту книгу на русском языке.Безмятежное детство на родине в селе Мариенталь. Затем село Степной Кучук, что на Алтае, которое стало вторым домом. Крайняя бедность, арест отца, которого она никогда больше не видела. Трагические события, тяжелые условия жизни, но юность остается юностью… И счастье пришло.