Восхождение на Качкар - [13]

. Это мне было знакомо. Дальше шли данные опыта. К югу от Хевека, за перевалом, лежит ущелье Хотучура, населённое армянами-католиками. Это соседство больше отравляет жизнь хевекцам, чем трудные условия их природы. Нападения на яйлы и пастбища, убийства и ограбления отдельных пешеходов — обычное теперь дело. Нельзя безнаказанно уходить в горы (я думал — но ведь до русской оккупации такие порядки не были возможны, а, между тем, вражда к Хотучуру пришла не вчера. И, вероятно, в дни мира порядки были как раз обратные). И не только Хевек страдает, но и окрестные ущелья по Чороху. Намедни хотучурцы напали на лежащий к востоку соседний Ютемек и угнали несколько сот голов. Жалобы начальнику в Мело ни к чему не приводят: равнодушен. Мало того — отчего всё это. Оттого, что русские власти отбирают у турок (мусульман) оружие, обезлюживая сёла выселением мужчин призывного возраста, а армянам, наоборот, раздают оружие и позволяют возвращаться на места всем бежавшим в Батумскую и Карсскую области в дни выселений армян — знакомая испытанная русская политика разжигания национального антагонизма, разрушившая «империю», тем более в данном случае замечательная, что армянофобием был проникнут весь состав армии и вся администрация на театре военных действий и в тылу, как я мог убедиться в дни поездок в Эрзерум и Трапезунд в 1915 году²³.

Ахмет Хусейн-оглы из Ошка, проводник Зданевича в Отхта. Южный берег озера Тортум. 1917. Фото И. Зданевича

И от указаний на нед опустимость присоединения Гюрджистана к Армении и армянофобских излияний речь мухтара, поминутно прерываемая замечаниями присутствующих и их вставками (один мой Мехмет, видимо, утомившись за день, полулежал молча на нарах), перешла к критике русских властей: я внушал доверие, и меня ничуть не стеснялись. Почему русские так поступают? Почему начальник глух и слеп? Почему, когда здесь были войска, ответственные должности давали армянам, которые всеми силами вымещали ненависть на населении: без меры реквизировали скот, организовывали непосильные работы на дорогах и позволяли своевольничать армянским солдатам, практиковавшимся в убийствах тайком турок? Никакие казаки не проявляли такой жестокости, как армяне (эти речи я тоже уже слышал). Неужели Россия, если мы ей достанемся, даст нас армянам на мщение (некоторые мотивы поступков армян, видимо, сознавались)? И неведомо сколько времени смаковал бы мухтар свою ненависть (не желая быть обидчиком, я его не спросил — разве он сам не бывший армянин) и сколь затянулись бы политические дискуссии, если бы дверь не приотворилась пропустить в комнату новое общество. Это были вернувшиеся из Артвина сельчане, пришедшие доложить мухтару о результатах[50] своего перехода. Вызвал их туда представитель бакинского мусульманского благотворительного общества для получки кукурузы, которой общество снабжает нуждающееся весьма в продовольствии население Батумской области и Кискима по 1 пуду на душу (благотворительность во время политической агитации преимущественно), но уполномоченный общества, не дождавшись хевекцев и представителей соседних сёл, уехал по случаю Байрама[51] в Батум, и посланные, прождав несколько дней, вернулись обратно ни с чем, издержавшись в пути и отсутствовав из дому около 2-х недель. Несколькими днями спустя, когда с пархальцами, также шедшими за кукурузой, мы перевалили через Кобак на Мургул-суи, я на Мургульском заводе от другого уполномоченного слышал передачу этого печального факта в иной редакции: виноваты тут были во всём опоздавшие мусульмане. Но так или иначе, неудача экспедиции была для хевекцев, хотя и поставленных в лучшие условия, чем жители более низменных мест, и менее от войны пострадавших, большим ударом.

С посланцами вошёл ещё один мужчина, сам лично заслуживающий полного внимания. Одет он в пальто и папаху, роста около 170 см, рыжеватый блондин, гор боносый, с хитрым выражением зеленоватых глаз. Круглая борода, на вид нет и тридцати лет. Видно сразу — привык ко всем обстоятельствам погоды, крепок и некомнатный человек, такими изнеженными выглядели рядом с ним все сидевшие. Дорожится, но не назойлив, но жуликоват бесспорно. Сам пастух. Это мой второй проводник Абдулла Бурудж-оглы, превосходно знакомый с окрестностями Меретета и географической номенклатурой и исходивший горы. Мухтар предоставляет его мне как самого подходящего человека. С ним вершины Качкара достигну я бесспорно. Время уходит быстро, и его может остаться слишком немного для отдыха. Одиннадцатый час. Я бросаю поэтому политику и благотворительное общество и, предложив вновь прибывшим чаю, принимаюсь за пастуха. Чего от него требуют, он знает: сопровождать меня на вершину, какую я выберу, и указать путь к подножию Качкара. Занят будет не свыше 2 суток. Условия Мехмета — р. 30 в сутки он принимает, не торгуясь. Теперь я хочу выслушать его соображения о восхождении на Качкар — пора выяснить наиболее важный для меня вопрос, — четыре часа в Хевеке я уже уделил в большинстве политике. Абдулла говорит мало, но дельно. Мухтар, оказавшийся недурно знакомым с делом, дополняет его указания. И то, что они мне сказали, сразу значительно изменило мои представления о Качкаре. Качкаром действительно называется высшая точка хребта. Имени Вершембек не знают ни Абдулла, ни мухтар — уроженец северного склона. С севера Качкар представляется недоступным пиком, но из Меретета восхождение на него не представляет особых затруднений. Вершина не девственна, там изредка бывают пастухи (бывал давно и Абдулла), сложившие два высоких конических тура