Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [64]

Последствия вылились в крупномасштабный коллапс снабжения, а поскольку вдобавок к этому последовал неурожай, вызванный неблагоприятными погодными условиями, то грянул большой голод с множеством жертв. Вследствие этого продукты питания стали распределяться по карточкам.

Однако об этом нельзя найти ни слова ни в выступлениях Сталина, ни в решениях и сообщениях партийного руководства. Лишь рапорты об успехах коллективизации и критика неудовлетворительной работы низовых парторганизаций, на которые сваливалась вина за недостатки, ошибки и перегибы.

Неудивительно поэтому, что в Политбюро разгорались жаркие дискуссии. Бухарин, Рыков и Томский не желали мириться со столь авантюристической политикой, угрожавшей дальнейшему существованию советской власти. Однако они остались в меньшинстве, поскольку другие члены Политбюро — Калинин, Ворошилов, Орджоникидзе, Рудзутак, — колеблясь, уступили нажиму Сталина. Кроме того, на XVI съезде партии в Политбюро были введены верные сторонники Сталина в лице Молотова, Кагановича, Куйбышева, Микояна, что гарантировало ему большинство в руководстве.

В результате Бухарин, Рыков и Томский подверглись массированной атаке. Как якобы «правые уклонисты» они были исключены из Политбюро — сперва Бухарин, затем Томский и, наконец, Рыков — и для начала смещены на более низкие посты, где они уже не оказывали влияния на политику партии. В спорах с ними Сталин не выдвигал никаких деловых аргументов, поскольку это означало бы самокритическое осуждение собственной политической линии. Вместо этого он пытался высмеивать их, приписывая им абсурдные взгляды, — например, что они ждут чудесного спасения от кулака.

«Основная беда бухаринцев состоит в том, что у них имеется вера», — говорил он дословно, — «убеждение в дело облегчения и развязывания кулака, как средство разрешения наших хлебных и всяких иных затруднений. Они думают, что ежели облегчим кулака, не будем ограничивать его эксплуататорских тенденций, дадим ему волю и т. д., то затруднения будут уничтожены и политическое состояние страны будет улучшено. Нечего и говорить, что эта наивная вера бухаринцев в спасительную роль кулака представляет такую смехотворную бессмыслицу, которую не стоит даже критиковать»[144].

Как частные собственники, мелкие и средние крестьяне не являлись социальным слоем, который бы сам по себе стремился к социализму. Ленин всегда напоминал об этом: тот факт, что рабочий класс находится в союзе с ними, не изменяет автоматически их общественного характера как части мелкой буржуазии. Если мы хотим привлечь их к социализму, то есть к социалистическому сельскому хозяйству на основе коллективных хозяйств, то необходимо убедить их на хорошо работающих примерах в преимуществах этого экономического строя, в то же время способствуя этому при помощи просвещения. Крестьяне умеют считать, писал Ленин, и нельзя убедить их лозунгами и обещаниями прекрасного будущего. Но прежде всего он предупреждал против соблазна принудительно ввести крестьян в коллективные хозяйства:

«Действовать здесь насилием, значит погубить всё дело. Здесь нужна работа длительного воспитания. Крестьянину, который не только у нас, а во всём мире, является практиком и реалистом, мы должны дать конкретные примеры в доказательство того, что „коммуния“ лучше всего»[145]. Он разъяснял: «Нет ничего глупее, как самая мысль о насилии в области хозяйственных отношений среднего крестьянина»[146].

Кроме того, он дал важный совет не слишком торопить дело, а подходить к нему постепенно.

«Переходя к социалистическому земледелию, мы должны сказать, что мы мыслим себе его осуществление не иначе, как ряд товарищеских соглашений со средним крестьянством»[147].

Прежде всего необходимо предварительно создать материально-технические предпосылки крупного социалистического сельского хозяйства, так как на основе устаревших средств производства отсталой мелкокрестьянской экономики оно попросту невозможно.

«Если бы мы могли дать завтра 100 тысяч первоклассных тракторов, снабдить их бензином, снабдить их машинистами [...], то средний крестьянин сказал бы: „Я за коммунию“ (т. е. за коммунизм)»[148].

Сталин, хваставшийся тем, что он достойный ученик Ленина, и знавший его взгляды и по этому вопросу, при коллективизации игнорировал какие бы то ни было советы и указания Ленина, делая прямо противоположное. Перед XV съездом ВКП(б) он заявлял:

«Всеохватывающая коллективизация наступит тогда, когда крестьянские хозяйства будут перестроены на новой технической базе в порядке машинизации и электрификации, когда большинство трудового крестьянства будет охвачено кооперативными организациями, когда большинство деревень покроется сельскохозяйственными товариществами коллективистского типа.

К этому дело идёт, но к этому дело ещё не пришло и не скоро придёт»[149].

Однако вскоре уже это потеряло своё значение. Совершенно неожиданно атакованные крестьяне до той поры не знали ни новой техники, ни электричества, о тракторах они в лучшем случае лишь слыхали. Зачем же им было добровольно отдавать свои чаще всего скромные средства производства и вступать в колхоз? Их можно было заставить сделать это лишь принуждением, что и происходило в массовом масштабе. Отказ считался проявлением враждебности к советской власти, подчас именовался антисоветской деятельностью, а там, где не хватало угроз, в дело вступал наган — в те годы привычное оружие органов безопасности. Таким образом целые деревни и районы полностью вступали в срочно и второпях созданные колхозы, из которых значительная часть ещё долго существовала лишь на бумаге. Сталин признал это в своём (неопубликованном) выступлении. Многие рапорты об успехах в вышестоящие партийные комитеты направлялись в силу принуждения докладывать о ходе коллективизации. На самом же деле всего-навсего заявления о намерениях объявлялись живой реальностью.