Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [152]

Если брать за образец развитие советского общества, то в начале 1960‑х гг. большинство европейских стран социалистического содружества достигли уровня экономического и общественного развития, примерно соответствовавшего уровню Советского Союза конца 1930‑х гг., который Сталин ошибочно считал уже окончательно построенным социалистическим обществом. Следуя этой модели, они теперь тоже достигли уровня, считавшегося в рамках сталинистской модели социализма прямым преддверием перехода к высшей фазе коммунистического общества.

В действительности в некоторых странах уже были организованы дискуссии и предприняты конкретные шаги на этот счёт, и руководство СЕПГ также стояло перед вопросом — как теперь, после построения основ социализма, может продолжаться общественное развитие, тем более, что ГДР характеризовалась более высоким уровнем экономического развития, чем другие социалистические страны. Естественно, и здесь раздавались голоса революционного нетерпения, желавшие достичь коммунизма как можно быстрее. Однако руководство СЕПГ при Ульбрихте объективно оценивало реальный уровень развития. Он был недостаточен, чтобы удовлетворить всем социальным и культурным требованиям хорошо функционирующего социалистического общества. Прямое соседство с высокоразвитой капиталистической ФРГ с заметно более высоким средним уровнем жизни и материальных благ и безуспешная попытка за счёт огромного напряжения сил достичь западногерманского уровня потребления за несколько лет взывали к осторожности в отношении постановки иллюзорных целей. В связи с этим руководство СЕПГ объявило задачу широкомасштабного строительства социализма, а не перехода к коммунизму.

Это как на практике, так и в теории означало очень важный шаг в сторону от советской модели социализма — хотя принципиальное значение этого шага тогда вряд ли осознавалось. Вероятно, советское руководство при Хрущёве также не осознавало далеко идущих последствий этого решения СЕПГ, поскольку формулировка «широкомасштабное строительство социализма» была ещё очень расплывчатой и звучала не слишком впечатляюще. Но возможно также, что Хрущёв не высказался против и потому, что такая формулировка в очередной раз подчёркивала значительную дистанцию между уровнем развития Советского Союза и остальных социалистических стран, ведь Советский Союз по официальной версии уже находился в состоянии развёрнутого строительства коммунизма.

Отказ от московского предписания после построения основ социализма начинать постепенный переход к коммунизму был на самом деле решающим шагом отхода от советской модели. Речь шла не об отдельных модификациях, а о принципиально иной концепции социализма. Теперь он уже признавался не короткой промежуточной стадией на пути к коммунизму, а чем-то самостоятельным.

Такая оценка социализма стала важным условием для последовательного отхода, путём дальнейших преобразований и изменений, и от других элементов и аспектов сталинской модели, а также для поиска новых путей и методов построения социализма. В то же время такое решение высвечивало ряд серьёзных проблем в теории социализма, заставляя теоретическую мысль преодолеть догматическую стагнацию и взяться за новые задачи.

При этом поначалу в центре оставалась система планирования и управления экономикой, при этом всё более принимались во внимание новые требования научно-технической революции. Заметный рост производительности труда, экономической производительной способности общества, а вместе с ней и уровня жизни — мог быть достигнут только при условии, что достижения науки и техники быстро и в широком масштабе внедрялись в производство.

Однако советское руководство не соответствовало в этом отношении ожиданиям руководителей стран социалистического лагеря. Слишком долго оставалось подвержено остаткам сталинизма, который весьма поверхностно считался «культом Сталина» и должен был преодолеваться в основном возвращением к взглядам Ленина и к ленинским нормам партийной жизни. Так сталинизм, присутствовавший во всех сферах советского общества, мог и дальше оказывать своё воздействие, затрудняя модернизацию общества. Проекты реформ, инициированные Хрущёвым и его соратниками, были по большей части недостаточно продуманы, не скоординированы, и едва ли могли привести к приемлемым результатам. Экономическое мышление в Советском Союзе двигалось в привычной колее и едва ли воспринимало качественные изменения, вызванные глобализацией и научно-технической революцией.

Вместо того, чтобы организовать тесное теоретическое сотрудничество с партиями социалистических стран для исчерпывающего анализа предшествующего исторического опыта социализма и сделать из него выводы для дальнейшего успешного развития социализма как международной системы, КПСС настаивала на собственной ведущей роли, а тем самым и на главенстве своего собственного, теоретически по большей части не обобщённого исторического опыта.

Среди прочего это нашло выражение и в уже упомянутых заявлениях коммунистических и рабочих партий 1957 и 1960 гг., направленных скорее на блокирование любых попыток отойти от советской модели, чем на анализ насущных проблем развития международного социализма и на выработку предложений по их решению. Для стагнации сталинского догматического «марксизма-ленинизма» было характерно, что эти документы не упоминали ни научно-техническую революцию, ни вопрос, как социализму следует решать проблему отстающей производительности труда. Вальтер Ульбрихт на конференции 1960 г. выступал за постановку этой проблематики в повестку, однако его предложение было отвергнуто КПСС.