Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [106]

Вполне логично предположить, что Сталин считал свою теорию принципиальным стратегическим решением и для всех остальных стран, которые позднее перейдут к социализму, а не временным манёвром, обусловленным обстоятельствами. Политика Москвы после 1945 года по отношению к государствам, приступившим к построению социалистического общества, в целом совпадает с этой линией.

Ведь Сталин считал, что эти страны, в противовес империалистическому лагерю, составят свой отдельный лагерь — как пояснял это Жданов по поручению Сталина в сентябре 1947 г. на первом совещании организации под названием «Коминформ», заменившей собой Коминтерн. Однако разграничительная линия между этими двумя лагерями определялась не как империализм и социализм, а как «политика войны» и «политика мира». Это обосновывалось различными стратегическими и тактическими соображениями, однако бросалось в глаза, что при этом не велось речи о социализме. С другой стороны, в своей Фултонской речи Черчилль, а после него и американский президент Трумэн при объявлении доктрины Трумэна, не оставили никаких сомнений, что в этой новой холодной войне речь шла о борьбе между империализмом и социализмом.

Возможно, причиной такой сдержанности стало то, что так называемые народные демократии делали лишь первые шаги в направлении социалистического развития. Но против этого предположения говорит то, что Жданов критиковал политику Коммунистической партии Югославии, соответствовавшую ленинской теории революции, по вопросу превращения освободительной борьбы в социалистическую революцию. В этом проявился конфликт между ВКП(б) и КПЮ, что подтверждает предположение о том, что Советский Союз желал в одиночку продолжить свой путь социалистического строительства и дальнейшего перехода к коммунизму, не заботясь о международном социалистическом сообществе.

В это предположение укладывается также резкий отказ от предложения Димитрова и Тито как можно скорее преодолеть раздробленность на мелкие государства путём создания социалистической федерации Балкан, возможно с включением Венгрии, Польши и Чехословакии, которые позднее вероятно были бы объединены с Советским Союзом в большой федеративный социалистический союз. Об этом Димитров говорил в интервью в Софии, видимо, по договорённости с Тито. Эти предложения вполне соответствовали идеям Ленина о международном развитии социализма, однако они не только не нашли поддержки у Сталина, но и были отвергнуты в резкой форме[193]. Этот отказ был оглашён в официальном заявлении в «Правде»: редакция не может солидаризоваться с предложением Димитрова. «Наоборот, редакция „Правды“ считает, что эти страны нуждаются не в надуманной федерации или конфедерации и не в таможенной унии, а в укреплении и защите своей независимости и суверенитета путем мобилизации и организации внутренних народно-демократических сил, как правильно сказано об этом в известной декларации девяти коммунистических партий»[194].

Уже 24 января 1948 г. Сталин телеграфировал Димитрову, что его предложение «наносит ущерб странам новой демократии и облегчает борьбу англо-американцев против этих стран». В неблагоприятной обстановке это непродуманное предложение в сложном положении могло вызвать разговоры о подготовке восточноевропейского блока с участием СССР. В мировой печати это могло быть истолковано как антиамериканский и антианглийский шаг и облегчить борьбу агрессивных англо-американских элементов против демократических сил в США и Англии.

Ясно, что это заявление было написано не в редакции «Правды».

Из этого можно сделать вывод, что Сталин, во-первых, недвусмысленно подчинял политику других коммунистических партий интересам внешней политики Советского Союза, и во-вторых, считал избранный им путь построения социалистического общества в рамках отдельных государств как национальной задачи на основе преимущественно автаркической экономики принципиальным решением, которое и в будущем останется обязательным для всех других стран. При этом он отводил Советскому Союзу роль ведущей державы, идущей впереди прочих социалистических государств, которая первая в одиночку установит коммунизм, в то время как остальные страны должны следовать на почтительном расстоянии и строить социализм по советскому образцу. Во всяком случае, в 1946 году в интервью с корреспондентом Александром Вертом он открыто подтвердил взгляд, что Советский Союз может установить коммунизм в одиночку[195].

Этой линии позднее следовал и Хрущёв, что видно из партийной программы, принятой на XXII съезде КПСС в 1961 г. Она сформулировала иллюзорную задачу установить в Советском Союзе за двадцать лет в важнейших пунктах коммунистическое общество — безо всякого учёта остальных социалистических стран и международного развития.

Эта стратегическая цель продолжала оставаться актуальной и при следующих генеральных секретарях КПСС — от Брежнева через Андропова и Черненко до Горбачёва. Даже после официальной неудачи в 1981 г., то есть по прошествии 20 лет — эта цель не была ни подвержена критике, ни публично скорректирована. Возможно, Андропов намеревался поднять этот вопрос и прояснить его, на что по крайней мере делались намёки в статье, опубликованной в «Коммунисте». Но поскольку в 1984 г. Андропов умер всего через без малого два года после занятия своего поста, он не успел заняться этой проблемой.