Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [104]

По сравнению с этой книгой, другая, «Исторический материализм», появившаяся ещё в 1951 г. под редакцией Ф. В. Константинова, имела лучшую судьбу, хотя по структуре и мыслям она также полностью зиждилась на разделе «О диалектическом и историческом материализме» Сталина, представляя его схематический догматизм и снабжая его богатым материалом. Однако она вышла вовремя, чтобы успеть получить положительную оценку.

Советской пропаганде было трудно освободиться от пут догматизма, поскольку, с одной стороны, даже более молодое поколение уже было воспитано и образовано на основе «марксизма-ленинизма», и поэтому для каждого такое освобождение было тяжелым процессом познания через глубокое и критическое изучение; а с другой стороны, ещё и потому, что «философское руководство», поставленное Сталиным, после его смерти и после XX съезда КПСС ещё в течение долгого времени могло удерживать свои позиции, сохраняя большое влияние.

Частично это было связано с тем фактом, что в Советском Союзе академики в своих специальных областях играли особо значительную роль. Митин ещё в 1960‑х годах, когда официально на первом плане была борьба за преодоление последствий культа личности и против догматизма, продолжал оставаться главным редактором журнала «Вопросы философии», а Константинов — директором Института Философии Академии Наук. Более молодые философы во многом зависели от них (экспертизы докторских диссертаций; возможности публикации; участие в представительных коллективных работах и т. д.), а некоторые, из-за роли, сыгранной Митиным в сталинских чистках в философии, попросту боялись.

Б. М. Кедров (1903–1985), ставший позднее директором Института Философии, ещё в 1960‑х годах советовал мне быть осторожным в отношениях с Митиным. «Ты не знаешь, на что он способен», — сказал он дословно. Насколько долго длилось это влияние, можно понять, например, по тому, что именно Митин, сыгравший самую подлую роль в борьбе против так называемого меньшевиствующего идеализма, в «Философской энциклопедии», вышедшей в 1960‑е годы в Советском Союзе, написал статью «Меньшевиствующий идеализм», в которой более или менее оправдывал преследование своих учителей.

Это довольно подробное описание условий, сложившихся в советской философии, показывает, что́ означало и какие негативные, а подчас и катастрофические последствия несло для работавших в ней учёных то, когда они попадали под приказную мощь партийного центра и его представителей.

Александров вскоре был забыт; в Москве о нём ходили мрачные шутки типа: «Какой философ сидит в Минске и пишет книгу „Преступление и наказание“?».

Сталин и Жданов считали необходимым вмешиваться не только в область философии. Ещё в 1946 г. ленинградские литературные журналы «Звезда» и «Ленинград» были замечены в том, что не подчинялись политико-идеологическим указаниям, публикуя работы, содержавшие критическое или даже сатирическое изображение общественных условий в Советском Союзе. Известные писатели и поэты, такие как Анна Ахматова и Борис Пастернак, сатирик Зощенко и многие другие стали жертвами кампании, в которой их обвиняли в очернении советского общества и потакании империалистической анти-культуре. Жданов прислал Сталину свою планировавшуюся отповедь ленинградцам, и тот нашёл её «превосходной», о чём и сообщил в записке Жданову[191].

Чёткая политико-идеологическая ориентация литературных произведений отныне считалась теперь критерием для оценки, а литературное качество — лишь второстепенным. Литературные произведения должны были соответствовать нормам «социалистического реализма»; всякие другие направления, стилистические средства и формы просто публично осуждались как извращение советской культуры. Александр Фадеев — секретарь Союза Писателей — даже вынужден был переписать свой роман «Молодая гвардия», в котором главная роль отводилась героическому сопротивлению комсомольцев фашистским оккупантам, поскольку в нём якобы неверно была изображена «руководящая роль партии».

Выдающиеся советские композиторы Прокофьев и Шостакович также попали под огонь критики: их обвиняли в «формализме», хотя никто не мог дать точного определения, что это такое. В годы с 1946 по 1948, вошедшие в историю советской культуры как время «ждановщины», партийная опека литературы и искусства достигла апогея.

Но и области естественных наук не отставали, что демонстрирует, например, осуждение и подавление советской генетики. Биология в 1940‑х и в начале 1950‑х гг. стояла на пороге фундаментальных открытий механизмов наследования. Теория эволюции Дарвина доказала факт возникновения видов и их приспособляемость к соответствующим жизненным условиям. Однако ещё не было выяснено, как возникающие эволюционные изменения наследуются в поколениях. Генетические исследования в биологии сосредоточились именно на этом основном вопросе, причём американские и советские биологи лидировали в этом направлении, стремясь выяснить материальные основы наследственности в хромосомах и генах. Открытия этого фундаментального направления обладали чрезвычайной теоретической и практической важностью для биологии, медицины, сельского хозяйства, а также представляли ценность для научного мировоззрения. Однако поначалу они не приводили к результатам, которые можно было использовать на практике — ведь речь шла о фундаментальных исследованиях, а не о прикладных.