Восхождение - [6]

— А почему твоя бабушка вообще здесь осталась? Разве не было ясно, что нужно бежать? — Лена с трудом подавила волнение, схватившее за горло железной рукой.

— Мама рассказывала, что бабушка потерялась в невообразимой толчее на вокзале. Дед с детьми, то есть с мамой, её братом и сестрой, уехали. Оставив всех в купе на чемоданах и сумках, он бросился искать бабушку. Вернулся бледный как смерть. Но нужно было увезти детей. Больше они не виделись, — рассказывал Яков. — Немцы тогда наступали стремительно. Вагонов не хватало, старались вывезти детей, молодых и всех пригодных к работе и службе в армии. А были и те, кто не верили, что немцы настроены враждебно по отношению к евреям. Они помнили оккупацию Украины в восемнадцатом году, видели лощёных, культурных немцев и не могли себе представить, что нация с приходом Гитлера к власти переродилась. Им рассказывали, что происходит в Германии и оккупированных странах, а они не верили.

Яков говорил, подбирая нужные слова, о родных и трагической судьбе народа, и Лена слышала в его голосе интонации горечи и досады.

— Да и твои соплеменники тоже хороши, — не унимался Яков. — Большинству эта бойня была безразлична и не вызвала даже мысли о каком-то протесте, желание защитить своих соседей. Некоторые радовались неожиданному для них повороту событий. Потом можно всё списать на жестокость войны. Пока же решить еврейский вопрос, завладеть чужим имуществом и квартирами, которые кололи им глаза и вызывали зависть. Более того, они помогали отправлять несчастных на погибель. Полицаи следили за порядком, за тем, чтобы никто не сбежал. Жители выдавали соседей, когда те пытались где-то спрятаться.

— Я понимаю тебя, Яша. Мне тоже обидно, что с вами так поступили. Ты винишь нас в геноциде. Но поверь, я знаю украинцев лучше. Они щедрые и неглупые люди, ценят и уважают евреев за ум и талант и хорошо к вам относятся. Ты преувеличиваешь, когда говоришь, что многие испытывали удовлетворение, наблюдая эту трагедию. Я уверена, большинство вам сочувствовало, но было бессильно что-либо сделать. Даже в этом фильме простые люди хотели помочь, предупреждали портного. А некоторые украинцы прятали евреев, особенно детей.

Ночь стремительно опускалась на город, и в свете уличных фонарей Яков увидел, как зарделось её лицо, а глаза заблестели от подступивших слёз. Он любил её и сейчас, растревоженный болезненным и неожиданно откровенным разговором, испытывал к ней невыразимую, отчаянную нежность. Он остановился напротив палисадника, тускло освещаемого одиноким фонарём.

— Что с тобой? — спросила она, подойдя к нему вплотную и положив руки ему на плечи.

— Извини меня, Лена. Я хотел было возразить, но сообразил, что ты к этому не имеешь никакого отношения. Я напрасно сотрясал воздух.

Яков прижал её к себе и поцеловал в полураскрытые влажные губы. Она ответила коротким страстным поцелуем.

— Не нужно извиняться, Яша. Меня там быть не могло, но с ними был мой народ. И мне стыдно за него. Ведь я же плоть от плоти его. Ты во многом прав.

Лена смотрела прямо в глаза, и он увидел в них неподдельное сочувствие.

— Леночка, ты замечательный человек. Если бы все были такие, как ты, евреи бы не уезжали.

— Я не хочу, чтобы ты уехал.

Яков почувствовал, как напряглись её руки на его плечах.

— А я и не думаю, — ответил он, но Лена каким-то особым женским чутьём ощутила его едва заметную неуверенность.

— Нет, ты обещай мне. Вот сейчас же здесь и поклянись. — В её голосе послышались нотки отчаяния.

— Любимая, ну я же сказал. И вообще, не место и не время здесь и сейчас говорить об этом, — и чтобы снять напряжение, пропел с иронией, — «не обещайте деве юной любови вечной на земле». Кстати, мы уже пришли.

Они стояли на углу Свердлова в нескольких минутах ходьбы от её дома. В ночной темноте и тишине, нарушаемой лишь редкими прохожими да шумом проезжавших автомобилей, уличные фонари горели как-то по-новому ярко и сочно. Свет от них, пробиваясь сквозь ветви лип и каштанов, причудливо ложился на стены старинных зданий и особняков. И чем более неверным и призрачным было освещение, тем прекрасней они казались ему в своей искусной лепке, в неожиданных выступах пилонов и наличников окон, в обрамлении нависающих фризов и бордюров, в необычной форме парадных подъездов и выразительной кирпичной кладке фасадов.

— Поднимемся ко мне, Яшенька? Я угощу тебя львовскими конфетами, — спросила она, не в состоянии скрыть овладевшую ею страсть.

— Не откажусь, я люблю львовские шоколадные конфеты, да и карамель тоже, — согласился Яков. — Откуда дровишки?

— Отец был в командировке в Западной Украине. Сестра пока ещё не успела всё съесть. Тебе повезло, — сказала Лена и потянула его за руку.

— Уговорила, — засмеялся он. — Ты знаешь, чем меня завлечь.

Они прошли через хорошо освещённый фонарём в кружевной металлической оправе парадный подъезд в небольшой с высоким лепным потолком вестибюль и бодрым шагом поднялись на второй этаж по широкой серого гранита лестнице. Лена достала из сумочки связку ключей, и в резной дубовой двери раздался лёгкий щелчок.

— Заходи, — пригласила она, и Яков неспешно, но твёрдо ступил в полутёмную прихожую, освещённую тусклым светом с лестничной клетки.