Восход памяти - [16]

– Мне снится тот же сон вот уже много лет… Единая душа – единый сон, как говорила старуха.

– Та колдунья?

– Да, та самая. Белый парусник, перламутровые волны, солнце, теплое и нежное, и покой… Я думаю, это конечная точка пути, то место, куда стремится наша душа сквозь череду жизней, надеюсь, что это так.

– И я надеюсь, – сказал Аким, доедая пирожное. – Я все думаю о Марийке. Почему она меня обманула?

– А как бы еще ты согласился провести через Зазеркалье? Ей пришлось прибегнуть к обману. Не могла же она признаться: «Я, дескать, твоя душа по рождению, застрявшая в твоем теле при замещении, и я хочу на волю».

– Почему она не впорхнула в зеркало? Почему осталась, как ты думаешь?

Аким замялся, стесняясь задать волновавший его вопрос.

Марианна подметила и начала сама:

– Вижу, у тебя самого имеются мысли на этот счет?

– Как сказать… Я думаю кое о чем… Это, может быть, связано с моей бо… – Мальчик хотел сказать «болезнью», но Марианна вовремя вмешалась.

– Двойственностью, – закончила она за него, – с твоей двойственностью.

– Да, можно и так сказать. Марийка – девочка… Не означает ли это, что и я тоже…

– Я понимаю, о чем ты. Сомневаюсь, что ее образ (а пол – это всего лишь часть образа) имеет значение. Сам ты кем себя ощущаешь?

– В том-то и дело, что не знаю. Меня отец с пеленок муштровал, но настоящим пацаном так и не сделал. Но и к девчонкам меня не тянет.

– Не тянет в каком смысле? Они тебя не привлекают?

– Нет-нет, привлекают, хотя… мне никто не нравится, даже не думал об этом. Я о другом: их интересы, разговоры мне так же параллельны, как и все, чему меня пытался научить папа.

– Знаешь, что я думаю – ты не зацикливайся на этом вопросе, перестань думать об этом как о проблеме, и все решится само собой, природа возьмет свое. Главное, не позволяй никому тебе ничего насильно насаждать. Возможно, у тебя своя дорога. Поверь, в мире гораздо больше дорог, чем видится тебе. Твой ум затуманен условностями. Избавься от шелухи, и ты разглядишь свой собственный путь! А что до Марийки, не знаю… Думаю, твоя двойственность сыграла свою роль. Твоя особенность – два начала соединены в одном – могла позволить двум душам мирно существовать в одном пространстве. Но стал ли этот мотив решающим – как знать… Твоя душа осталась, отвергнув зеркало, отказалась проникнуть внутрь. Но, возможно, по каким-то причинам у нее не получилось это вовремя сделать. Зато теперь у нее достаточно времени и пространства для перемещения. – Марианна улыбнулась. – Есть новости из школы?

– Пока все по-прежнему, – ответил Аким. – С тех пор как на следующий день после моего «шоу» на крыше класс в полном составе, кроме Любки, не вышел на занятия, ничего не изменилось. Все так и сидят по домам – бледные, слабые.

– Любка – это, если не ошибаюсь, соседка по парте? Та единственная, кто ничего не снимал?

Аким кивнул.

– А что говорят доктора?

– Говорят, это какой-то особый вид неврастении. Я даже запомнил – ги-по-сте-ни-чес-ка-я форма, – произнес мальчик по слогам, – ее особый вид, коллективный, наверное.

Взгляд Марианны сделался строгим.

– Это шутка, – поправился Аким, – насчет коллективного. Ничего они не знают.

– Полагаю, Марийка снова пребывает в зазеркалье, только другом. Им было весело, интересно, смешно, все они наблюдали, как ты чудил на крыше, сверкали камерами, предвкушая миллионы лайков. И даже не подозревали, что их интерес, эмоции, силы служат энергией, пищей, необходимой существу с иной стороны, чтобы вырваться на свет. Камеры – то же зеркало, много камер – много зеркал, много энергии для прорыва в другой мир. Твоя смерть довершила бы дело, и Марийка попала бы на небеса или блуждала бы по тонким мирам бесплотным призраком – так или иначе она обрела бы свободу. Она покинула одно зеркало, забрав силу из пары десятков камер-зеркал, но без смерти физического тела, дальше пути нет. И она застряла вновь, но уже в других зеркалах.

– Как приложение в телефоне?

– Да, примерно так.

– А можно узнать – в чьем?

– Не думаю. Вариантов, как ты понимаешь, слишком много.

Мальчик посмотрел в полоток, думая о чем-то.

– У тебя все очень складно выходит. Насколько ты уверена в своей правоте? Насчет Марийки?

– Это мое предположение, не более. Другого объяснения у меня нет. Ты жив – и это главное. Ты мне лучше скажи: что сам собираешься делать? Одноклассники рано или поздно оправятся, да и тебе придется вернуться в школу.

От пирожного оставались лишь крошки, маленькое блюдце пустовало на столике. Мальчик самозабвенно исследовал чаинки, плавающие на дне прозрачной чашки. Он словно растягивал время, желая отдалить момент расставания.

– Я вернусь в класс. Никаких проблем! – не отрываясь от созерцания чаинок, произнес он.

– Пойми, они обижали тебя, уверенные, что для тебя это имеет значение.

– Они больше не увидят моей боли, я не покажу.

– Нет, не то! – Марианна сильной рукой стиснула его запястье. – Для тебя это на самом деле не должно быть важно. Страх и обида чувствуются на расстоянии, их легко уловить, они, как запах, витают в воздухе. Откажись от страха и обиды вовсе.

– Помню, – сказал Аким, – безразличие и отрешенность. Я дошел до края. Я стоял на краю. Я видел ту сторону изнутри. Чего мне после этого бояться? Я никому не позволю коснуться моей души.