Восход луны - [37]

— Как это понапрасну? Твое здоровье дороже золота. Больной все равно что ребенок. А дети, между прочим, должны слушаться старших. Сыновья ведь тебя слушались! — Фарида еще что-то хотела сказать, но больная перебила ее:

— Пошли сыновьям телеграмму. Больше ничего не надо.

Фарида побежала к провизору, предложила ему денег. Провизор пересчитал бумажки и велел жене идти делать уколы. Этому искусству он научил ее давно. По два укола в день, пока не спадет температура, — так велел провизор; еще он дал Фариде таблеток и сказал, что нужны холодные компрессы.

После нескольких уколов Саиде стало лучше, она приободрилась, попросила соку. Жена провизора ходила к ним всего два дня, но во время каждого визита делала оба укола — чтобы не приходить лишний раз. Саида благодарила аллаха, пославшего ей Фариду.

Улучшение оказалось кратковременным, и Фарида опять пришла в отчаяние. Больная снова бредила, снова звала сыновей, а в минуты просветления просила Фариду обязательно высыпать ей на могилу горсть земли, что хранится в банке. Это была земля, привезенная Хамби с родины далеких предков.

Саида жалела деньги на лечение не от скаредности. Она уже действительно помышляла о загробной жизни и хотела, чтобы ее похоронили по обряду. Нужно было и раздать милостыню тем, кто согласен взять на себя часть грехов умершего. Таблетки провизора Саида прятала под подушку, но не от презрения к медицине. Она считала, что нельзя пытаться жить дольше, чем хочет аллах. Если всевышний решил призвать тебя к себе, то сопротивление — грех, от него душа не освободится даже после деура, подаяния на похоронах.

Фарида не теряла надежды. Саида, думала она, крепкая, Саида закалилась в борьбе с нуждой. Хозяйку Фарида не покидала ни на минуту. Однажды среди ночи Саида стала слезно просить Фариду пойти к ее сестре, жившей где-то на окраине. Она хотела, чтобы та присутствовала при написании завещания.

— Зови, пока мой разум не помрачился.

— Ты выздоровеешь, не отчаивайся. Грех терять присутствие духа. — Фарида старалась отвлечь больную. Та была неумолима.

— Халву из фиников приготовишь на седьмой день. — Из глаз Саиды катились крупные, с горошину, слезы. Они струились по лицу, убегая к подбородку. — Ты не оставишь меня без пищи…

Фарида знала, о чем просит Саида. — Это халва, запахом которой якобы питаются умершие, она называется «аша аль-мейт». В священных книгах написано, будто ни одна косточка из фиников, идущих на халву для ужина усопшего, не пропадет даром — все превращается в горячие угли, и те освещают могилу изнутри. Немало халвы из фиников приготовила Салуа после смерти отца.

— Не надо, пожалуйста, ты будешь жить. — Фарида едва сдерживала рыдания. Она вдруг поняла, что надо идти, — вдруг и вправду случится непоправимое… — Провизорша сказала, что придет еще делать уколы. Ты приняла таблетку?

— Приняла, — еле слышно проговорила Саида.

— Приняла? А почему ты не попросила воды запить ее? Прими сейчас же. Где у тебя таблетки? — Фарида осмотрела постель, но ничего не нашла. — Где же они?

Саида чуть приподняла руку и легонько опустила ее на одеяло. Это означало: не ищи того, чего уже нет. Отрешенно она глядела на девушку.

— Сходи к сестре, ради аллаха. Я видела нехороший сон. Сходи. Улицу забыла; но помню, что дом стоит между шоссе и кладбищем. Спросишь у людей.

— Прямо сейчас идти?

— Утром будет поздно. Сыновей не увижу, так хоть сестре скажу все, что надо, пока в силах.

— Саида, не гони меня. Лучше я посижу возле тебя. Утром придет жена провизора.

Фариду охватило отчаяние. Вдруг произойдет самое страшное — тогда в доме соберутся плакальщицы, придут мужчины, чтобы предать Саиду земле, и кто-нибудь вполне может и узнать ее. Что, если прикатит на велосипеде сам Сахиб Нури… О, тогда Фарида пропала! Ее силой уведут прямо с похорон. Она не успеет даже приготовить халву из фиников…

Девушке вспомнились похороны отца. Медленно движется траурная процессия. На носилках, покрытых парчовым покрывалом —, прах Омара. Мужчины по очереди молча подходят к носилкам, подставляют плечо; пройдя несколько шагов, уступают место другим. Во главе процессии шагает, мушаи, духовный предводитель, вполголоса читая молитвы; идущие сзади повторяют его слова тоже вполголоса… Фарида, забравшись с подружками на крышу глинобитного сарая, сквозь слезы глядела, как несли отца. На кладбище носилки поставили в специальном месте, называемом «магсаль», усопшего обмыли, завернули в белый кяфан и опустили в могилу. Как и полагается, покойника положили на правый бок — лицом к благословенной Мекке. Сорок дней продолжался в доме траур. В первый день родственники и друзья не уходили допоздна. Их было, правда, немного. Женщины, распустив волосы, плакали, поминали усопшего добрыми словами, били себя по лицу, груди, плечам. Мужчины сидели в тени тутового дерева, и каждый раз, когда новый человек, зайдя во двор, произносил слово «фатеха», кто-нибудь из них начинал читать суру из корана.

Вдруг все это повторится, — тогда Фариде придется принимать родных и близких умершей, устраивать поминки, распоряжаться имуществом. Больше это некому сделать. Тут-то она как раз и «наколется на дурной глаз».