Восемнадцатый лев. Тайна затонувшей субмарины - [33]

– Наверное, Стремстад просто хотел напихать в свою книгу все любопытное. Одна глава об этом, другая – о том. Глядишь, и пошли продажи, – предположил Степка.

Эта гипотеза, однако, вызвала возражения со стороны Лены:

– Стремстад говорил этой своей… Пернилле, что опубликует то, что никому неизвестно. И ей показалось, будто он хочет рассказать о чем-то одном, но очень важном. Конечно, она могла все это сама себе придумать. Ведь девушке Джеймса Бонда когда-то очень хотелось приключений.

Сара, скорее, склонялась к версии Степки о «винегрете», который Стремстад стряпал для широкой публики.

– Сорен, про старшего Будмана ведь хорошо известно, что он еще до войны переехал во Францию, а в войну перебрался в США. Какие дела у него могли быть в Швеции в тот период? – заметила она. – Думаю, Стремстад собирался написать обо всем понемножку, и этот Будман, русское искусство и норвежские корабли только уведут нас в сторону. Старший Будман умер несколько лет назад, но мы с Соре-ном немного знаем его сына, Петера, ему около пятидесяти. Живет в Штатах, часто приезжает в Стокгольм. Учился в интернате в Сигтуне, со сливками общества, потом в Высшей торговой школе в Стокгольме, но не закончил, бросил и инвестиционным фондом старшего Будмана не захотел заниматься. Основал компанию «Навигатор», специализирующуюся на разработке электронного оборудования морского назначения, что-то сам изобрел в этой сфере. Любит подчеркивать, что сам создал свое дело и ничего общего с папенькиными сынками, взявшими готовый родительский бизнес, у него нет. Искусство его вроде бы тоже не интересует. Читала одно старое интервью с ним, где он назвал банкиров ханжами, прикрывающими свой срам фиговыми листками высоких культурных потребностей.

– Все же какая-то связь с делами отца у него есть, – возразил Сорен. – Вот, собрался открывать музей с его коллекцией живописи. Попробую с ним встретиться, когда он снова появится в Швеции.

– Обязательно нужно с ним поговорить, другого выхода у нас все равно нет, – поддержал его Юра. – Пусть версия и ненадежная, но почему бы не предположить, что перед нами элементы одной истории. Советский Союз в 20-е годы с помощью Будмана покупал в Швеции паровозы и промышленное оборудование, расплачивался за это частично произведениями искусства. Допустим, что и в войну Будман приложил руку к такой торговле. На подлодках в Швецию переправляли плату за стратегические материалы, а доставляли их в Советский Союз через Великобританию на этих норвежских «застрявших судах».

– А знаете, – заметил Сорен Морель после минутного молчания, – что-то в этом есть. Я, когда работал на Skytteren, встретил одного человека, который уверял, что его дед – он был владельцем завода в Центральной Швеции – неплохо заработал в войну на торговле с Советским Союзом. Он продавал Москве конверторные печи. Товар объемный, самолетами не перетащишь. И он сказал, что возили судами. Одна из таких печей, по его словам, до сих пор лежит в трюмах Skytteren.

Решение было принято. Сорен пообещал заняться младшим Будманом, а Степка, Юра и Лена отправились назад, на «Виллу Каталина». Запущенный сад, однако, так и не дождался батраков. Когда Лена открыла почтовый ящик, там лежало письмо без обратного адреса. На листке бумаги была напечатана одна-единственная строчка: «Николай Матвеев. Эскильстуна. Лагерь интернированных. Александр Берг».

«Похоже, это тебе», – Лена сунула Юре конверт, штамп на котором показывал, что письмо опустили в Стокгольме два дня назад. Послание, точно в насмешку над Юриными эмоциями, было снабжено веселенькой марочкой с изображением главного силача Швеции всех времен: Пеппи Длинныйчулок, поднимающей на руках лошадь.

Кем бы ни был неизвестный помощник, указал он на человека действительно любопытного. Интернет выдал лишь единственную короткую ссылку. Это был чей-то анонимный комментарий к статье о шведских лагерях во время Второй мировой войны. Советский матрос Николай Матвеев, находившийся в лагере интернированных Бюринге под Стрэнгнэсом с 1941 по 1944 год, проходил в 1944 году свидетелем на процессе о попытке убийства его товарища по бараку Антона Никифорова.

Сюрприз преподнес газетный архив Королевской библиотеки. Юра, прильнув к стеклу проектора, второй час просматривал микрофильмы страниц газеты «Эскильстуна Курирен», точно глядел в волшебный колодец времени, на темной воде которого сменялись картины жизни нейтральной Швеции. Сводки немецкого командования и сообщения Совинформбюро о боях на Украине, рецепты блюд из барсучатины и реклама заменителя кофе, и вдруг – прямо на первой странице – знакомое фото «портрета на стене». Дед. Только здесь он был не в военной форме, а в гражданском костюме, с забинтованной головой. Под снимком – подпись: «Матрос Антон Никифоров отказался вернуться в Советский Союз. За это его чуть не убил собственный товарищ».

В заметке от 10 июня 1944 года под заглавием «Политическая расправа или любовная драма?» сообщалось, что начался суд над лейтенантом Гуревичем, который ночью в бараке напал с молотком на спящего Никифорова, успев нанести тому один удар. Сосед Никифорова по нарам Николай Матвеев сумел вовремя обезвредить нападавшего. Врачи спасли жизнь Никифорова, который утверждает, что Гуревич действовал по заданию советских властей и что год назад уже предпринималась попытка покушения на его жизнь, когда кто-то скатил на него штабель дров на лесоповале. По мнению Никифорова, ему мстили за агитацию среди соотечественников в пользу невозвращения в Советский Союз. Гуревич сообщил суду, что действовал исключительно под влиянием ревности, поскольку оба они ухаживали за сотрудницей «Красного Креста», работавшей в лагере.