Восемь минут тревоги - [29]

Олейников навскидку ударил очередью туда, где вспыхнул огонь, и не снял пальца со спускового крючка, пока не увидел, как от ели, словно пласт коры, отвалилось чье-то грузное тело.

Он не слышал звуков собственных выстрелов, хотя они рассекли плотную ночную тишину и возвратились к нему многократным эхом. Расширенными глазами он смотрел во враждебную глубину ночи, силясь проникнуть недоуменным взглядом за плотную стену деревьев и кустов, со всех сторон тянувших к нему корявые ветви.

Олейников выждал еще, поводя стволом вправо и влево, но за КСП было тихо. Молчал и Дремов. И тогда сразу встала перед глазами Олейникова фигура сержанта, упавшего на стылую землю.

— Саня, Санька! — Олейников бросился к Дремову, склонился над ним, лихорадочно повторяя: — Ну чего ты? Чего, а? Слышь, нет? Постой-ка, я тебе помогу. Ты тяжелый, а знаю, но я попробую… Надо лицом вверх, чтобы не задохнуться…

Олейников все подхватывал и подхватывал сержанта под мышки, силясь перевернуть его лицом кверху, но ослабевшие руки не слушались, а обмякшее тело Дремова, казалось, было налито свинцом.

— Ну, задело малость, царапнуло, дело ясное, — шептал парнишка. Губы не слушались, их сводило нервной судорогой, язык ворочался словно чужой. — Скоро и с заставы приедут на помощь, вон мы какой тарарам подняли… — Внезапно споткнулся на полуслове: — Са… Санька!

Дремов лежал на спине убитого им врага, распластав в стороны руки, будто из последних сил старался удержать его, не дать ему больше сделать ни шагу. Автомат ткнулся стволом в землю. Тут же лежал на боку фонарь, обмотанный изолентой, и из него, мерцая, струился свет.

Олейникова била крупная дрожь. Сглатывая горячие слезы, он некоторое время сидел без движения. Неимоверным усилием он все-таки заставил себя подняться — надо было обследовать место нарушения границы.

Словно забыв об автомате, держа его на весу за ремень, он все ходил в жуткой тишине по кругу, готовый закричать от малейшего шороха, броситься напролом, не разбирая дороги, через лес, лишь бы уйти подальше от этого места.

Лес был нем. Олейников сжал ладонями виски: в ушах звенело. Придя в себя, успокоившись, он напряг все силы, подхватил сержанта под мышки, перевернул на спину, опасаясь, как бы не причинить Дремову лишнюю боль.

Лицо Дремова, даже залитое кровью, еще хранило сосредоточенное выражение. Так и казалось — сейчас он встанет, оботрет кровь и скажет свое обычное: «Вот так-то». А потом рассмеется и спросит: «Да ты, Петро, никак труханул? Во человек! Не боись, на границе мы хозяева, другим тут делать нечего, пусть они нас боятся». Или еще что-нибудь похожее скажет, не промолчит. А то и просто потреплет по плечу. Ничего, что Дремов — сержант, а Олейников всего-навсего рядовой, да и прослужил на заставе гораздо меньше, — никогда не показывал Дремов своего превосходства ни перед кем и других, если забывались, одергивал. Справедливый человек, побольше бы таких.

Олейников осторожно дотронулся рукой до щеки сержанта, хотел стереть кровь, но она запеклась корочкой, а воды поблизости не было, вот жалость какая…

— Все уже, Сашок, никого нет, уложили мы их обоих, — приговаривал Петр, тоненько всхлипывая и не замечая слез. — Теперь вставать надо, слышишь? Надо идти. Нельзя же так — не вставать, мы к своим должны идти. Ведь тебе же командовать надо, а? Ну хочешь, я местность погляжу? Я сейчас, мигом… — Олейников шарил рукой по земле, не попадая на прибор ночного видения, захватывая в горсть комья холодной, твердой земли, пересохшие, ломкие листья…

Дремов молчал. И Олейников медленно подобрал замершую руку, втянул голову в плечи. Некоторое время он без движения сидел на мерзлой земле, положив голову сержанта себе на колени. Затем, почувствовав холод и озноб, снял с себя шапку, осторожно подсунул под голову Дремову и, шатаясь, поднялся — надо было немедленно сообщить о случившемся на заставу…

Обо всем этом Олейников, путаясь и делая частые остановки, рассказал старшему лейтенанту Завьялову, прибывшему в район погранзнака с тревожной группой. Тотчас обследовали место происшествия.

Нарушитель, убитый Дремовым, был одет в темно-синее двубортное демисезонное пальто. На вороте четко выделялись эмблемы и петлицы лесника. Под полой, в кармане форменного кителя защитного цвета, обнаружили документы на имя Сивакова Павла Андреевича, диплом об окончании лесного техникума, справку, выданную ему же лесничеством. Справка уполномочивала П. А. Сивакова обследовать местность и определить предполагаемые районы заболевания леса. Тут же имелась небольшая карта-пятикилометровка с нанесенными на ее глянцевую поверхность непонятными обозначениями. Книжка квитанций об уплате штрафа за самовольную порубку леса была не начатой, новенькой.

Другой нарушитель, находившийся в резервной зоне за контрольно-следовой полосой, был одет в пальто на меховой подкладке, под которой обнаружился еще один пистолет (первый, длинноствольный, был зажат в руке), плоская набедренная фляга со спиртом, пробитая в двух местах пулями, никелированный компас, радиоприборы.

По бессрочному паспорту, не так давно выданному местным отделением милиции, он значился как Плохетько Антон Давыдович, 1913 года рождения, украинец, уроженец села Чепухино Валуйского района. В аналогичной справке, скрепленной той же закорючкой и неразборчивым диском печати, ему предписывалось местным лесничеством не только установить район заболевания леса, но и ориентировочно, до прибытия специальной комиссии Министерства лесного хозяйства, поставить диагноз болезни. Внизу имелась ссылка на номер диплома гражданина Плохетько А. Д. об окончании им Красноярского лесного института, просьба к властям оказывать всяческое содействие и помощь.