Восемь белых ночей - [49]
Как она объяснила, когда я в тот вечер провожал ее домой и наблюдал за ее попытками подчеркнуть слова «залечь на дно», – ей оставалось «вот столечко» до слез – и она опять, как прошлой ночью, почти сомкнула большой и указательный пальцы. Но вот мы наконец добрались до ее входной двери, и девушка, которой только что оставалось «вот столечко» до слез, вдруг повернулась ко мне и с зажигательной бодростью предложила не ходить таким угрюмым. Меня же предупреждали, да? Внезапно между нами возникло расстояние больше, чем между покрытыми льдом полюсами.
Тогда, в баре, я попытался излить душу и объяснить ей, чем мне нравится Ромер. Как я открыл его для себя в возрасте, когда почти ничего еще не знал ни о женщинах, ни о себе…
– Ты слишком далеко сидишь, мне не слышно, – оборвала она.
Тогда я придвинулся лицом к свече, осознав, что действительно раньше сидел от нее почти на расстоянии целого стола. Она не любит, если вы ускользаете. В какой-то момент я заметил, что стоит в разговоре с ней добавить в голос налет усталости или сделать вид, что во время короткой паузы вы на что-то отвлеклись, – и на лице у нее немедленно появляется обиженное выражение. Если не сосредоточиться, она накажет вас за невнимательность, сделав вид, что тоже ушла в свои мысли, а потом изобразив на лице скуку или подчеркнутый интерес к разговору за соседним столом. В эту игру она играла непревзойденно.
– Пожалуй, пора уже собираться домой, – сказала она, прежде чем предложить выпить по второй.
А потом:
– Закончи то, что говорил.
Так выглядела ее лесть. По моему мнению, в фильмах этих говорилось о мужчинах, которые любят без страсти – ведь в них никто не страдает.
– Мужчины у Ромера ловко рассуждают о любви, тем самым смиряя свои желания и страхи. Они погружаются в гиперанализ, как будто с помощью анализа можно прийти к чувству или он и есть разновидность чувства и даже лучше чувства. В конце они цепляются за мелочи, потому что от большого уже отказались…
– А ты сам испытывал это большое? – прервала меня она новой отсылкой к незаявленной теме нашего разговора.
Я подумал. Были времена, когда я готов был поклясться, что испытывал. Теперь, если честно, уверенность испарилась.
– Иногда мне кажется, что да. А ты? – спросил я, стараясь не вносить определенности.
– «Иногда мне кажется, что да». – Опять она меня передразнивала. Мне очень нравилось, как она это делает.
Мы оба рассмеялись – потому что передразнила она довольно удачно, потому что ответ мой действительно оказался поверхностным, да таким и задумывался, потому что, рассмеявшись, она намекнула на то, что и сама пытается уйти от вопроса, потому как, скорее всего, тоже никогда не испытывала этого большого и оба мы соврали, говоря, что оно нам ведомо, – потому что боялись, что иначе ответ покажется уж слишком холодным.
Последний звонок. Мы заказали по третьей порции. Пока ничего не испорчено безнадежно.
– Все-таки пообещай мне одну вещь, – сказала она после того, как я повторил, что рад нашей сегодняшней встрече.
Я посмотрел на нее и ничего не сказал – слегка сомневаясь, что понял правильно, пытаясь заранее изобразить удивление, при том что это «все-таки» звучало серьезным предупреждением: сейчас открою огонь.
Она чуть поколебалась. Потом передумала.
– Вряд ли необходимо произносить это вслух, – сказала она.
Знает, что я знаю.
– Почему? – поинтересовался я.
– Не знаю, вдруг это всё испортит.
Я взял паузу, ощущая, что предположение мое оказалось совершенно верным. Мне до того не приходило в голову, что между нами есть это «всё», которое можно испортить, если я откажусь дать ей испрошенное обещание. Я подумал, что между нами – набор несвязанных мелочей, а не Всё с большой буквы «В» – и оно уж всяко не такое всеобъемлющее!
– Всё? – переспросил я, придавая лицу несколько позабавленное выражение – как будто я подумывал ее передразнить, но не стал. Я знал, что кривлю душой и отчаянно пытаюсь придумать следующую реплику, может – чтобы отсрочить то, что я у нее выпытываю, желая при этом сохранить неопределенность. Однако и отрицать не хотелось тоже. – Всё, – повторил я, как будто наконец-то уловив смысл и решив удовлетворить ее просьбу. – Всего оно не испортит, – ответил я. Я попытался приглушить сознательную иронию, которой припудрил ее слова еще до того, как они сорвались с моих губ, – как будто ее тревожные мысли по поводу нас меня решительно не посещали и, если подумать, даже слегка изумили. Возможно, я пытался рассеять ее сомнения на свой счет, но не хотел отметать их полностью. Я решил укрыться в правде. – Кроме того, возможно, ты полностью неправа, – добавил я.
