Воры в ночи. Хроника одного эксперимента - [88]

— Ты что, не можешь ответить как следует?

Мальчик неохотно отвернулся от афишного столба и взглянул на Джозефа. Под его кафтаном виднелась белая, застегнутая доверху грязная рубашка без галстука, на месте запонок были поломанные пуговицы. Его лицо с закрученными косицами по сторонам казалось бесполым и напоминало лицо херувима. Глаза и рот его были влажны, он непрерывно шевелил губами.

— Почему ты спрашиваешь о том, что знаешь сам? — спросил он.

— У нас с тобой могут быть разные на то причины, — ответил Джозеф. — Так почему ты вступил в Организацию?

— О-о, — жалобно протянул мальчик, — меня об этом спрашивают на каждом экзамене!

Мимо них шествовал верблюд, который вместе со своей поклажей перекрывал почти всю ширину переулка. Обоим собеседникам пришлось прижаться к стене. Араб, сидящий на куче мешков, спал. У немощеного конца переулка верблюд стал поднимать копытами тучи пыли.

— И что ты отвечал, когда тебя спрашивали? — не отставал Джозеф. Он вдруг ощутил, что ему очень важно узнать причины, которые свели их вместе.

— Что я отвечал? Я читал им главу 21 из Исхода и главу 19, стихи 1 и 21, главу 25, стих 19, главу 32, стих 43 из Второзакония.

— И что же сказано в этих стихах? — спросил Джозеф, чувствуя, что любопытство его проходит.

— Что в этих стихах? — насмешливо переспросил мальчик. — Вот что в них: «Изгладь память амалекитян из поднебесной… Да не пощадит его глаз твой: душу за душу… — Он отмстит за кровь рабов Своих, и воздаст мщение врагам Своим, и очистит землю Свою и народ Свой…»

Он начал прыгать на одной ноге, хлопать в ладоши, пейсы его болтались около ушей. Он был похож на большого ребенка, скачущего через веревочку. Джозеф смотрел на него со смешанным чувством восхищения и брезгливости.

— Достаточно, — сказал он.

— Теперь вы знаете, — сказал мальчик, успокаиваясь. Глаза его приняли прежнее выражение робкой насмешки. Другим голосом, как бы пытаясь успокоить Джозефа, он добавил: — Также сказано: «Во. многой мудрости много печали. А кто умножает познание, умножает скорбь. И как умирает мудрый? Так же, как глупец».

Он низко поклонился Джозефу и торопливо зашагал, подпрыгивая, как школьник, — с хлопающими по ушам пейсами, с бархатной сумкой под мышкой.

Было почти утро, и над горой Сион прозрачный серый шелк неба готовился к восходу солнца.

«Вот она — неразбавленная народная субстанция», — подумал Джозеф, провожая мальчика глазами.

ВОРЫ В НОЧИ (1939)

Сердце с Богом — это не то же, что голова в облаках.

Достопочтенный отец П.Н.Уогетт, проповедь на Масличной горе, 1918

1

В мае небо над Башней Эзры подобно расплавленному голубому полю. Земля выглядит так, будто Бог сбросил на Галилею ковер. Если смотреть от Кафр-Табие, белые домики поселения под красными крышами похожи на кучку грибов, выросших на склоне холма. Двадцать пять человек было их на Собачьем холме, когда они пришли туда два года назад, а сейчас их около трехсот. И еврейский Бог благословил их скот и размножил их стада.

Пятницы и субботы, которые Джозеф проводил дома, были для него этой весной самыми счастливыми днями. Сказочную страну по имени Башня Эзры не тронули бури Ледникового периода, все яростнее сотрясавшие мир. Он снова влюбился в холмы и создал теорию, из которой следовало, что царь Соломон написал Песнь Песней, прогуливаясь по весенней Галилее. В противоположность этому, книга Экклезиаст явилась продуктом мрачных Иудейских гор, где этот царственный пессимист обитал постоянно. Песнь Песней определенно принадлежала Галилее: «Смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние… Ловите нам лисий и лисенят, которые портят виноградники».

Хищные лисенята переполнили мир, но Башня Эзры стоит твердо. Молодые деревца, посаженные Шимоном, отбрасывают негустую тень, обещая в будущем лесную прохладу. Как странно, что память о резком, полном горечи Шимоне воплотилась в виде молодой еловой рощи. Шимон-еретик умер для киббуца, но другой, легендарный Шимон вырастал вместе с рощей. Точно так же, как в сознании тех, кто пришел после смерти Дины, существовала мифическая Дина — символ чистоты и совершенства, сохранившийся от прежних, легендарных дней.

С ростом киббуца его структура становилась все более разнородной. Так в зрелой органической клетке яснее становится различие ядра и периферии. Периферия состояла из концентрических слоев, различающихся по возрастам, хотя возрастные границы между слоями со временем стирались. Но ядро сохраняло свою особенность. Реувен, Моше, Даша, Эллен, пастух Арье, Мендель-дудочник, Сара, которая после смерти Дины заведовала детским домом, Макс-оппозиционер — все они были отцами-основателями, старожилами. На последнем общем собрании большинство из них было переизбрано на те же административные должности, которые они занимали, хотя в секретариат влились новые силы из периферийных слоев. Можно было легко предсказать, что в ближайшие несколько лет в руках «стариков» еще будут оставаться ключевые позиции, пока периферия в своем растущем недовольстве не произведет собственных лидеров и не захватит власть в секретариате. Это произошло в старых киббуцах и, несомненно, произойдет в Башне Эзры. Отсутствие привилегий для бюрократии только замедляло ее развитие. Не существовало ни армии, ни полиции, ни партийного аппарата. Вся деятельность занимавших руководящие должности находилась под постоянным общественным контролем, а принцип полного экономического равенства исключал возможность подкупа избирателей. Единственное преимущество этой бюрократии заключалось в большей ответственности и в возможности более непосредственно влиять на дела киббуца. Это давало ощущение власти, вернее, это была только тень власти — безо всякой материальной подоплеки, без гарантий устойчивости; но для тех, кто ее желал, она была достаточно реальной и ценилась больше, чем они хотели себе признаться. Потому что инстинкт власти не был уничтожен, он был только укрощен. Но на большее, размышлял Джозеф, нельзя было и рассчитывать.