Воры в ночи. Хроника одного эксперимента - [83]

И действительно, — к кому? В течение нескольких дней пресса и общественное мнение Англии возмущались тем, что Национальный очаг для евреев затушен. В Америке раздавались призывы к совести человечества. Это было то же негодование, что проявлялось по поводу китайцев, испанцев и чехов. Затем все устали, успокоились, и закон всеобщего равнодушия вступил в права. Ибо совесть человеческая — это разреженный пар, лишь временами сгущающийся до рабочего состояния.

Итак, День испытания наступил.

С самого утра по улицам Иерусалима проходили военным строем группы молодых людей. Еврейский национальный совет во главе с Гликштейном объявил День протеста, объявил о мирных демонстрациях и о полном прекращении работы (за исключением жизненно важных отраслей). Стены были оклеены такими лозунгами, как: «Мы были здесь до англичан и останемся, когда они уйдут», «Ради Сиона не успокоюсь, ради Иерусалима не буду знать отдыха».

Демонстранты двигались к футбольному полю в Рехавии. Все были в шортах цвета хаки. Цвет рубашек указывал на принадлежность к разным политическим группировкам. Впервые враждующие партии маршировали вместе. Они прошли по футбольному полю перед наполовину спущенным национальным флагом. Гликштейн произнес речь, призывая бороться против новой политики до последней капли крови, но при этом не прибегать к насилию. Непонятно было, что он имел в виду, но это не имело значения. Несколько тысяч человек стояло на футбольном поле и толпилось на сухой, выжженной солнцем траве. Среди жары и пота эти люди становились объединенной общей волей массой, готовой на все. После митинга был отдан приказ двигаться сомкнутыми рядами вниз по Бен-Иехуда к площади Цион, но покинув стадион, они обнаружили у выхода на улицу кордон полиции. Строй немедленно распался и превратился в беспорядочную толпу, подобно тому, как, разогреваясь, твердое тело превращается в полужидкую массу. Эта бурлящая масса начала выбрасывать пузыри, которые лопались и разбивались о жесткую стену полиции. Можно было предвидеть, что через две минуты масса начнет переливаться через край. Раздались крики подростков, на них напирали в истерическом воодушевлении дети, готовые броситься на ружья и пулеметы, которые им казались большими игрушками. Полицейские бесстрастно смотрели на шумную восточную толпу, над которой каждый из них возвышался на голову. Затем по приказу командира, который спокойно переговаривался с взволнованным Гликштейном, полицейские посторонились. Толпа с криками торжества и презрения прошла мимо, построилась снова и подняла над головой бело-голубые транспаранты с требованиями допустить в страну гибнущих в Европе братьев и образовать еврейское государство.

Примерно в это же время, еще до полудня, в синагоге «Иешурун», самом большом и современном из многочисленных молитвенных домов Иерусалима, собралась толпа совсем другого рода. Было там около пяти тысяч пожилых людей и стариков. Завернувшись в таллиты, мужчины стояли рядами между скамьями, били себя в грудь и покачивались в такт молитве. Сидящие на галерее женщины с красными от слез глазами, всхлипывая, смотрели вниз. Они механически повторяли священные тексты, а мысли их бродили по мрачным просторам далекой Европы, задерживаясь то на доме брата в Варшаве, то на квартире замужней дочери в Вене, на детях и внуках, которых они никогда не увидят. Ибо шесть миллионов между Днестром и Рейном были пойманы и корчились в быстро затягивающейся сети. Правительство объявило, что лишь семидесяти пяти тысячам из них позволено спастись, остальные, если попытаются выскочить из сети, будут брошены в нее снова.

«Да будет благословен Всемогущий, да будет благословен Тот, кто дал своему народу Закон».

Старый рабби, который вел богослужение, раскрыл резные дверцы священного хранилища. Там стояли шесть завернутых в расшитый бархат и украшенных серебряными колокольчиками свитков. Рабби взял в руки первый свиток, поцеловал его. Один за другим подошли престарелые служители и взяли в руки по свитку. Затем они выстроились в ряд и во главе с рабби стали обходить синагогу. Колокольчики слабо звенели. Толпа теснилась вокруг процессии, каждый стремился поцеловать край бархатного футляра свитка. Процессия завершила свой круг и вернулась к алтарю, положив на него шесть свитков. Это были написанные от руки на пергаменте тексты Пятикнижия Моисеева, спасенные из сожженных синагог Германии. Каждый из шести стариков прочел специально выбранный отрывок из каждого спасенного свитка. Окончив чтение, они завернули свитки и снова пронесли их вокруг синагоги. Звон колокольчиков заглушался рыданьем людей. Затем свитки снова отнесли в хранилище и закрыли дверцы.

Община молча ждала, когда начнется следующая, полагающаяся по правилам, молитва. Но рабби внезапно повернулся лицом к толпе, поднял руки над головой и прочел громким голосом псалом Давида: «Благословен Господь, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои — брани. Господи! Преклони небеса Твои, и сойди; коснись гор, и воздымятся. Блесни молниею, и рассей их; пусти стрелы твои, и расстрой их. Избавь меня и спаси меня от вод многих, от руки сынов иноплеменных, уста которых говорят суетное, и которых десница — десница лжи. Да будут сыновья наши, как разросшиеся растения в их молодости; дочери наши — как искусно изваянные столпы в чертогах».