Воровка фруктов - [94]

Восклицание, которое пропищал голосом первоклассника, в первый раз идущего в школу, старик-хозяин, обитавший на треугольном пятачке у пересечения региональных дорог, звучало так: «Как не хватает мне тут, на этом месте, соседей!» Сколько соседских праздников, и ни одного настоящего, ни одного надежного соседа.

В продолжение его дальнейшей речи, без восклицаний, стало ясно, что он имеет в виду не столько реальных соседей, во плоти, сколько образ соседей, сохранившийся у него со времен детства, из старых книг или еще откуда. Вот были когда-то соседние дома, ни дверей, ни окон, впрочем, было почти не видно, не говоря уже о людях или хотя бы о силуэтах, видны были почти исключительно крыши, а на крышах могла попасться одна черепица из стекла, как украшение, специальное или случайное, а потом линия конька, идущая наверх, одна черепица верхом на другой, впереди идущей или ведущей, и так все черепицы конька друг за дружкой как собранная невидимой упряжью кавалькада, направляющаяся в безымянную сторону света, независимо от флюгера, который показывает на север, юг, восток и запад. Именно благодаря крышам создавались или были созданы уже давно образ и чувство соседства, образ, подобный чувству, образ как чувство, а над крышами, еще более выразительное, чем все остальное, трубы, дымоходы, «les cheminées», или нет, дым, ни с чем не сравнимый настоящий дым из настоящих дымоходов.

Чувство общности и одновременно представление о ней совершенно особого свойства, когда ты стоишь у окна в своем доме и видишь во всей округе – которая только так и складывается в круг – при тихой погоде все эти вертикальные, параллельные столбы дыма, при ветре – такие же параллельные, но ложащиеся уже по диагонали, в бурю – параллельные, но вытягивающиеся по горизонтали, с дымом, вываливающимся повсюду из труб, из «cheminées», и норовящим чуть ли не вихрем разлететься во все стороны, но самое сильное ощущение соседства возникает при ясной, спокойной погоде, когда ты смотришь на эти все почти невидимые столбы дыма и скорее угадываешь их очертания по легким завихрениям воздуха над крышами, при этом чувство общности при виде дыма, хоть поднимающегося столбом, хоть разлетающегося клочками, из небольших труб в сравнении с более крупными, массивными, высокими трубами, было обратно пропорционально внешним параметрам вместительности трубы, объемам ее «содержимого». Порою чуть ли не чувство нежности по отношению к соседней крыше, или даже ко всему дому и, почему бы и нет, к его – неизвестным и остающимся неизвестными обитателям, – возникавшее, стоило обнаружить, что случалось не так уж редко, такую мелкую трубу, узенькую, как печная, и при этом не больше цветочного горшка, – и уж точно не выше какого-нибудь поварского колпака. «Нередко»? Да, часто, очень часто.

И под конец хозяин, помолчав некоторое время, снова издал восклицание все тем же тонким голоском, причем так неожиданно, что сидевшая рядом с ним незнакомая девушка вздрогнула, будто слова его громыхнули громом: «Но в действительности как часто, более чем часто, я, особенно когда видел перед собой поднимающийся к небу, прямой, как свечка, столб дыма, представлял себе того невидимого, находящегося в доме под крышей, Авелем, а себя самого, находящегося здесь, его злым братом, Каином!» Выкрикнув это, он тут же обратился к начатому судоку и начал быстро водить карандашом по полю, как будто перед ним был ткацкий станок. Было такое впечатление, что он готовится написать кому-то письмо! Вот только у него не было никого, кому бы он мог написать.

Воровка фруктов, прежде чем выдвинуться в путь, уединилась на некоторое время в каморке под каменной лестницей. Казалось, будто она может там, именно там, где больше трех шагов не сделаешь и где почти не повернуться, набраться сил для предстоящего. Эта комнатушка, этот укромный уголок, так она считала, так она решила, так требовала история, ее и других, должна была служить ей местом собирания сил. Здесь не понадобятся никакие спортивные снаряды или приспособления, ни гантели, ни беговые дорожки, ни эспандер. И без обычных утренних упражнений ей тоже придется обойтись – никакого замахивания палкой, заменяющей собой воображаемое копье, без последующего броска, никакого ритмичного протягивания и закругления пальцев, тянущихся к воображаемому фрукту на воображаемом дереве. Если в комнате и был специальный снаряд, укрепляющий силы без особых усилий, так это только книга. Укрепляющее силы и, почему бы и нет, дающее новые силы чтение. Как это? Книга как спортивный тренажер? Да, та, которую она теперь читала и читала, определенно да. Эта книга читалась сама по себе, как это бывает со многими книгами? Нет, она не читалась сама по себе; ее читала воровка фруктов. Предстояло принять решение, и это решение должно было быть принято еще сегодня. – Но что такого сегодня должно решиться? – Нет ответа. – И вот разглажена загнутая страница, «закладка»: у нее было ощущение, что страницу загнул кто-то другой.

Она сидела на койке, продолжая читать историю мальчика, почти ребенка, который провел день, ночь и еще один день в другой стране, а когда вернулся домой, то выяснилось, что родные даже его не хватились, и эта история перешла у читательницы в другую, трансформировалась в момент, когда она ненадолго оторвалась от чтения, в новый вариант, которого не было в книге, но который без этой книги не сложился бы. Она читала стоя, как бегунья на старте, выставив вперед одну ногу.