Ворон – Воронель - [4]

Не возвращаться в наболевший быт!

Еще: «Ты помнишь, как она из ванны?»

Уже: «В аптеку завтра не забыть!»

Пригнуться, — чтоб не сразу навалилось,

Чтобы продлить смещение времен!

Еще: «А он-то с ходу: ваша милость!»

Уже: «Ботинки отнеси в ремонт».

Экран еще хранит следы ковбоев,

А зал уже в заботы погружен,

И тягостно бредут под их конвоем

Сплоченные ряды мужей и жен.

А в небе некто, мудрый и высокий,

Зажег советы для лихих годин:

«Храните ваши деньги», «Пейте соки…»

«Звоните о пожаре «ноль-один».

1965

* * *

Я буду делать всё, как все:

Я буду деньги класть в копилку,

Я буду шубу шить к весне

И строки ладить под копирку.

Я буду делать всё, как надо:

Рожать детей, стирать белье, —

И, может, получу награду

За отречение свое.

За то, что я полы мету,

За то, что тру корицу в ступке,

Мои «желаю» и «могу»

Пойдут друг другу на уступки.

Мне будет дан условный знак,

Что не свихнется жизнь внезапно,

И буду я сегодня знать,

Что стану делать послезавтра.

Не захочу чужих мужей

И не сгорю в огне недобром…

И будет мир в моей душе,

И будет дом мой просто домом.

1965

Одержимые

Нам кажется, что мы еще успеем

Любить любимых и платить долги:

Вот стены возведем, поля засеем

И выбелим известкой потолки.

Нам кажется: сейчас мы зубы стиснем

И для работы время сбережем,

А завтра матерям напишем письма,

Детей поймем и приласкаем жен.

Но никогда не завершить тяжелый,

Неблагодарный и высокий труд…

За это время постареют жены,

Отвыкнут дети, матери умрут.

1965

Московский день

Рассвет был проветрен и солнцем продраен,

И каждый троллейбус был чист на просвет,

Тянулись трамваи с рабочих окраин

И раем казался пустынный проспект.

Потом по какому-то тайному знаку

Его затопили потоки людей,

И разом был вывернут рай наизнанку,

И кончилось утро, и начался день.

Открылись ларьки с пирожками и сдобой,

Осенние листья шагами смело,

Толпа на углу штурмовала автобус

И пенилась в черной воронке метро.

Бурлила толпа в телефон-автоматах,

В кафе-автоматах и просто в кафе;

Авто развозили юнцов фатоватых

И старцев, созревших для аутодафе.

Пока в темноте не затеплились фары,

Пока фонари не зажглись в темноте,

Москва клокотала в своей предынфарктной,

Почти нестерпимой дневной суете.

Москва надрывалась в делах неотложных,

В бегах неизбежных и спешных долгах,

Под грузом сосисок и фруктов мороженых,

Конфет, сигарет и газет на лотках.

И не было жизни без этой напрасной,

Прекрасной погони за завтрашним днем,

И лес был не лесом, не праздником праздник,

Не отдыхом отдых, огонь — не огнем.

1967

Новогоднее

Опять несут подарки детворе,

Опять плащом ложится снег на плечи…

Был трудный год окончен в декабре

И новый начался,

ничуть не легче.

А ведь казалось; будет поворот,

Мы все, что наспех сметано, распорем:

Но вот он, долгожданный Новый год,

Передо мной ложится минным полем.

Здесь каждый шаг мне предвещает взрыв,

И лишь однажды можно ошибиться,

И все равно: хоть причитать навзрыд,

Хоть молча головой о стенку биться,

И все равно: судьба свое возьмет,

С судьбою невозможно сторговаться…

Но, слава богу, жизнь полна забот, —

Она идет, и некуда деваться.

Ведь каждый в доме должен быть одет,

И ежедневно новые заплаты,

И ежедневно должен быть обед,

И чтоб хватило денег до зарплаты.

И, как неделя, пролетает год:

Февраль, июль, суббота, воскресенье…

Мне некогда заглядывать вперед,

И, может, в этом все мое спасенье.

1966–1967

Неровен час (Вообще-то следует: час не ровён)

Неровен час, отступятся заботы,

Неторопливо время потечет,

И жизнь, освободясь от позолоты,

Предъявит мне неоспоримый счет.

Неровен час, по щучьему веленью,

Войдет порядок в мой нелепый дом,

И я, с моим тщеславием и ленью,

Предстану перед собственным судом.

Неровен час, я просто догадаюсь,

Как выгляжу без лести и прикрас…

Что я отвечу? Чем я оправдаюсь?

Как обману себя на этот раз?

1966

Дождливый рассвет

Застигнутый с ночью дождливым рассветом,

Испуганный сумрак уже не жилец…

Обманутый солнцем,

Ограбленный ветром,

Оплаканный небом

Качается лес.

В открытые двери ломится сегодня,

Вчерашний товар по дешевке берет,

Ползет из болота туман-греховодник

И лапает голые ноги берез.

И кажется мне, что уже не однажды

Дождливый рассвет я встречала в лесу, —

Вот так же топтала кустарник отважный

И ветки хлестали меня по лицу.

И кажется мне, что в тумане рассветном,

Наверно, не первую тысячу лет

Обманутый солнцем,

Ограбленный ветром,

Оплаканный небом

Качается лес.

1966

* * *

Зачем весна приходит каждый год

Все с той же ложью,

С теми же речами?

Зачем,

лишая реки зимних льгот,

Калечит лед крикливыми ручьями?

Зачем она, великая царица,

Чернит и топчет мертвые снега?

Зачем так беззастенчиво глумится

Над трупом побежденного врага?

Зачем,

своим величием гордясь,

Так мстит зиме, поверженной и жалкой?

Зачем сосульки втаптывает в грязь

И сладко пахнет отогретой свалкой?

А может, жизнь даруя всей земле,

Она должна суетной быть и слабой (надо бы: быть сУетной)

Несправедливой к брошенной зиме,

Самовлюбленной и тщеславной бабой?

Не целомудренной,

не чистой,

не святой,

Не тихой очарованной поляной,

Не девочкой, взошедшей на престол,

А женщиной,

бесстыдной и желанной!

1966

Вступление в зиму

Был предан лес сегодня на заре, —

В него вступили снежные колонны,

И, голое пространство пробежав,

По насмерть перепуганной земле

Прошли передовые батальоны