Воробьиная ночь - [16]

и осетриной первой свежести.

Жорж Горобьевый

Крайний подъезд слева

Повесть

*

Сегодня стемнело также быстро, как и вчера. День был в меру удачен: в моем внутреннем кармане грелась чекушка, в почти новом пакете лежала огромная, чуть-чуть надкусанная груша, копченая толстенькая сосиска и длинная на половину торчащая из пакета французская булка.

Я зашел в свой подъезд, подставил пятку под размашистый удар двери, поднялся на второй этаж и из почтового ящика квартиры номер тридцать семь вынул газету «Известия» вместе с невзрачной, немного желтоватой по углам открыткой. В открытке Елену Анатольевну Дрожжевую поздравлял с днем рождения Витя Тимербулатов и желал ей обилие здоровья, счастья и любви. Я недолго разглядывал вялые тюльпаны, выдавленные в картоне, — бросил открытку назад в ящик и зашагал по ступенькам вверх.

Между девятым и десятым этажами мне встретился незлой жилец квартиры номер девяносто пять, пытающийся пропихнуть в мусоропровод большой полиэтиленовый мешок с опилками.

— Не лезет?

— Залезет — куда денется.

— Тогда, наверно, мусоропровод забьет.

— Может и забьет, а может и не забьет.

— Ну ладно.

Я поднялся еще на один лестничный пролет, но жилец из девяносто пятой окликнул меня:

— Петрович!

— Чего?

— Ты на отдых что-ли?

— Да как получится.

— Скоро домофон поставят.

— Угу.

— Всем жильцам ключи дадут от входной двери.

— Угу.

— А ты как же?

— Посмотрим.

— Ну давай.

— Угу.

В лифтовой комнате я поставил в ряд три хлипких ящика, бросил на них телогрейку, сел, налил себе в мятый пластмассовый стаканчик водки, откусил хрустящий кончик булки и развернул газетку.

Водку я выпил быстро, опьянел слабо и долго, с расстановкой и чувством громким шепотом читал «Известия». После чтения я вытер слезящиеся глаза рукавом, вывернул из цоколя на пол-оборота тусклую лампочку, лег калачиком на ящики и, умеренно переживая мировые новости, уснул.

*

— Вам какой этаж?

— Седьмой.

— Мне пятый.

Миша Смирнов знал, что очаровательно раскосая Люда живет на седьмом этаже, он также знал, что у нее придурковатый абрикосовый пудель Атос, папа, постоянно ремонтирующий под окнами москвич с пробитым глушителем и мама, которой очень хочется видеть в женихах Люды соседа-летчика, всегда благоухающего коньяком «Белый Аист». Люда тоже знала, что Миша живет на пятом этаже и учится в технологическом институте на специалиста по холодильным установкам, кроме того, к нему иногда приходит высокая белокурая двоюродная сестра Катя, которую Миша, загадочно улыбаясь на расспросы знакомых, молчаливо выдает за свою подружку.

С первого этажа по пятый Миша интенсивно думал о том, как бы непринужденно заговорить с Людой так, чтобы она с одной стороны восхитилась его остроумием, а с другой прониклась уважением к его серьезному жизненному настрою. А Люда теребила черненькую пуговичку на маминой старенькой желтенькой кофточке и очень старалась не покраснеть.

На пятом этаже двери лифта открылись, Миша вышел, обернулся и сказал:

— Завтра дождь обещали.

— Да? — удивилась Люда и быстро нажала на кнопочку седьмого этажа.

Лифт уехал, а Миша живо представил, как он, обгоняя лифт, легко взбегает на седьмой этаж, встречает Люду и приглашает ее куда-нибудь, где тихо играет музыка, журчат фонтанчики, красивые люди красиво разговаривают друг с другом, официанты в смокингах предупредительны и корректны, мягкий свет располагает к задушевной беседе, нежная ладошка тает в мужественных руках, розовое прозрачное ушко внимает горячему шепоту и все укладывается в остатки стипендии за апрель.

*

Анатолий Григорьевич Щепко вдохнул в себя аромат пяти белых розочек, оглядел глянец начищенных туфлей, изящно отстранил от себя коробку с тортом и, заметно волнуясь, позвонил в квартиру сорок пять.

— Проходите, Николай Григорьевич!

— Анатолий Григорьевич.

— Да, да, конечно. Не обращайте внимание — у нас кругом беспорядок, — Антонина Васильевна повела рукой, показывая на аккуратные, закрытые на ключик шкафчики, выровненные по одной линии ряды обуви и натертый до блеска паркетный пол.

— Ну что вы — у вас так замечательно, — сказал Анатолий Григорьевич и испугался, что его попросят снять обувь взамен на какие-нибудь меховые шлепанцы.

— Какие чудные розочки, Леночка будет очень рада.

Анатолий Григорьевич немного растерялся, потому что зам. главбуха Вера Станиславовна говорила, что единственную дочь очень приличных родителей, красавицу и умницу, неоцененную сверстниками, зовут Викой.

— Вера Станиславовна сказала, что это любимые цветы Ви… Лены.

— Верка всегда все перепутает, я хотела сказать… Э-э… Вы проходите, пожалуйста, в зал.

Антонина Васильевна унесла цветы на кухню, чтобы несдержанная на язычок Леночка не прошлась по поводу банальности подарка. А Анатолий Григорьевич кашлянул в кулачок и зашел в зал, где по телевизору показывали захватывающую мыльную оперу, но никто ее почему-то не смотрел.

*

В лифте Петухов Дима забеспокоился еще больше:

— Костик, а они ничего?

— Да ничего.

— А вдруг я им не понравлюсь?

— Понравишься.

— А если у них там кто-нибудь есть?

— Видно будет.

— А ты презервативы взял?

— Взял.

— А вдруг они не будут пить белебеевскую водку?

— Они все пьют.