Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии - [27]
Граждане Кале. 1884–1888
Граждане Кале. Фрагмент
50. Вещь и невидимое
Старые вещи, «человеческие», сходят на нет. И не только потому, что новая эпоха крайне негативно относится к вещам, потерявшим свою полезность, морально устаревшим, хотя и не переставшим быть образцами надёжности и подлинности. Старые вещи обречены на уход в небытие под покров невидимого. Задача поэзии и философии – удержать их в человеческой памяти, не дать погрузиться в забытьё. Поэт и философ – хранители этой памяти об эфемерном, мгновенно ускользающем инобытии вещей:
Пытаясь сохранить самое нестойкое в человеческом опыте – скользящий смысл – поэт часто оказывает яростное сопротивление приходу новых вещей, искусственных, сфабрикованных, легко разрушаемых, – той «массовой вещи», чья вещественность растворена в функции и полезной цели. В начале века в Европе появляются американские вещи-товары, предвестники будущего общества потребления. Вот что пишет Рильке в одном из писем: «Ещё для наших дедов был “дом”, был “колодец”, знакомая им башня, да просто их собственное платье, их пальто; всё это было бесконечно большим, бесконечно более близким; почти каждая вещь была сосудом, из которого они черпали нечто человеческое и в котором складывали нечто человеческое про запас. И вот из Америки к нам вторгаются пустые равнодушные вещи, вещи-призраки, суррогаты жизни… Дом в американском понимании, американское яблоко или тамошняя виноградная лоза не имеют ничего общего с домом, плодом, виноградом, которые впитали в себя надежды и думы наших предков… Одухотворённые, вошедшие в нашу жизнь, соучаствующие нам вещи сходят на нет и уже ничем не могут быть заменены. Мы может быть последние, кто ещё знал такие вещи. На нас лежит ответственность не только за сохранение памяти о них (этого было бы мало и это было бы ненадёжно) и их человеческой и божественной (в смысле домашних божеств – «ларов») ценности. У земли нет иного исхода, как становиться невидимой; в нас, частью своего существа причастных к невидимому, пайщиках этого невидимого, могущих умножить за время нашего пребывания здесь наши невидимые владения, – в нас одних может происходить это глубоко внутреннее и постоянное превращение видимого в невидимое, уже больше не зависимое от видимого и ощутимого бытия – подобно тому, как наша собственная судьба в нас постоянно присутствует и постоянно невидима»>96.
51
Отношение между видимым и невидимым весьма симптоматично. Американские вещи – уже больше не вещи в старом европейском и тем более древнегреческом смысле, но они тоже вещи, хотя их видимое бытие слишком быстро приходит в упадок и разрушается. Их вещность подчинена товарной необходимости и отчуждена от мира реальных вещей, что составляют смысл человеческого бытия. Вещь в отличие от «объекта» или «предмета» длится, т. е. покоится в себе, погружённая в тишину этого дления. Рильке учреждает вещь как автономное, покоящееся-в-себе, полное бытие, которое говорит более того, что могло бы сказать: с приходом подлинных вещей воцаряется тишина. Что это за тишина? Это тишина созерцания, слышимая, но и видимая. Произведение искусства и есть такая Вещь, возможная только в тишине собственного бытия, т. е. как созерцаемая. Такая «вещь» не имеет никаких внешних обязательств, от которых она могла бы зависеть; она не поддаётся чужим взглядам, не открывается им навстречу, а утверждает своё мировое бытие. Вещь определяется через ближайшее – наш труд, – нечто изготавливаем, наделяем вещностью. Вещи сделаны, но они всегда больше этой сделанности. Вещи голой, пустой, забытой, никому не нужной – просто не существует; она или наполнена вещностью, «веществом жизни», и имеет форму для его сохранения, «убережённость», или её просто нет. Множество примеров вещности в цикле стихотворений Рильке:
