Вопреки всему - [39]

– Спасибо, Марк. Мне надо было выговориться.

– Маша, не спеши с принятием решения, – посоветовал Казанцев.

– Я стараюсь.

Улыбка у нее получилась грустная, и Марк понял, как ей действительно тяжело на душе.

– Если бы можно было уехать, никому ничего не объясняя, – я бы уехала сейчас. На зимние каникулы поеду с Елкой в Заозерск. Скажу, что надо по работе.

– Не спеши. Все наладится.

– В таких случаях обычно говорят, что начнут новую жизнь, а я не хочу ничего ни с кем начинать, – не слушая Марка, сказала Мария. – Хочу просто жить.

Она хотела просто жить, чтобы никто не шушукался за спиной, не сочувствовал и не злорадствовал.

Марк опять пожал руку Маше, нисколько не заботясь о том, что подумают наблюдающие за ними официантки.

– Спасибо тебе. Поговорила – и как-то легче стало.

Ей действительно стало легче. Внезапно пришедшая идея с поездкой в Заозерск словно остановила ненужный бег мыслей и дала возможность посмотреть на ситуацию со стороны.

– Как Елка?

– Все так же. Максу постоянно грубит. Я предложила ей пригласить в гости Костю, но она приняла все в штыки.

– Маша, я могу что-нибудь сделать для тебя лично?

– Марк, ты же знаешь, что нет. Я сама не хочу ничего делать. Пусть будет все так, как должно быть. Приходи к нам в гости. В следующую субботу я свободна.

– Не приду. Из меня плохой актер, – признался Марк.

– Марк, помнишь, как ты Елку забирал из роддома? Максим не успел вернуться с конференции, а ты спешил на дежурство…

– Маша, еще немного, и будем внука или внучку вашу забирать.

– Да ну тебя, – отмахнулась Мария и опять суеверно постучала по столу. – Вначале ты стань отцом, а потом уже я бабушкой.

Мария засмеялась, и в глазах стало меньше грусти. Она немного успокоилась, легко поднялась из-за стола и, невзирая на пристальные взгляды официанток, взяла Казанцева под руку.

* * *

«Всему есть предел. Кто позволил Казанцеву так себя вести по-хамски? Кто дал право так разговаривать с подчиненными? Ладно, со мной он так себя ведет – я его раздражаю! Но остальные чем ему не угодили?»

С этими мыслями Маргарита подошла к кабинету Казанцева. Скорее всего, эти мысли четко проступали на ее лице, потому как секретарь сразу подняла трубку и доложила Казанцеву, что к нему на прием Маргарита Сергеевна.

Маргарита услышала, как в кабинете тяжело вздохнул Казанцев и буднично спросил, по какому вопросу.

«Пикуза с утра – это не к добру», – сказал Казанцев портрету Пирогова. И оказался прав.

– Марк Дмитриевич. – Маргарита пыталась держать себя в руках. – Почему Светлова плачет у меня в кабинете?

– Это вы у меня спрашиваете? – удивился Казанцев.

– Марк Дмитриевич, прекратите ерничать.

– А разве вам Светлова не сказала, что на нее родители жалобу написали?

– Сказала. Только это не жалоба, а анонимка. И если за каждую анонимку увольнять преподавателей, то…

– Читайте, – перебил Казанцев Маргариту и нехотя достал из папки лист бумаги.

– Я не верю, что Светлова брала деньги у студентов за экзамен. Вы экзаменационную ведомость видели? А я видела. И там есть «тройки» и два студента на пересдачу. Если бы она, как вы говорите, взяла деньги, то соответственно и оценки были б лучше, а уж двоек точно не было бы.

– Вас послушаешь, так в колледж на работу одни ангелы слетаются.

– Не ангелы, но коллектив у нас хороший, только жаль, что вы этого так и не поняли.

В голосе Пикузы послышалась горечь. Коллектив был обычным, каким и должен быть женский коллектив: с женскими тайнами, женской дружбой и женскими сплетнями, но без стяжательства и крохоборства.

– Конечно, студенты покупают преподавателям бумагу, которой вечно не хватает, – посетовала Маргарита. – И файлы, и папки тоже покупают, но ведь они сами этим и пользуются.

– Папки и файлы – это, по-вашему, не поборы?

Маргарита не стала отвечать.

– Марк Дмитриевич, вы получили удовольствие, когда в вашем кабинете плакала женщина?

– Маргарита Сергеевна, мне кажется, что вы забываетесь, где и с кем разговариваете, – повысил тон Казанцев.

– Может, мне тоже написать заявление? Тогда точно никто и слова вам не скажет против. Вы посмотрите, во что вы превратили наши пятиминутки.

– При вас, конечно, было все иначе. Мне что, о пирогах с вами говорить?

– При чем здесь пироги? Вы никому слова не даете сказать. С вами, Марк Дмитриевич, даже спорить нельзя. Вас можно только слушать и слепо выполнять ваши распоряжения, – упрекнула Казанцева Маргарита.

– Это вы сейчас к тому, что истина рождается в споре? Я придерживаюсь другого мнения: воздержись от спора – спор самое невыгодное условие для убеждения. Кто сказал?

– Не знаю, – ответила Маргарита.

– У вас ко мне все?

– Все.

– Тогда идите и работайте, – буднично сказал Казанцев.

Он улыбнулся своей обычной высокомерной улыбкой и стал ждать, пока за Пикузой закроется дверь. «Еще несколько таких походов ко мне в кабинет, и Пикуза сама напишет заявление по собственному желанию». От этой мысли ему вдруг стало грустно. «А ведь уедет. Еще немного и уедет, и никто не станет со мной спорить и выговаривать мне».

Он дотянулся рукой до анонимки, скомкал никчемный листок и поднял трубку телефона. Через минуту секретарь принесла заявление Светловой на увольнение. Заявление было написано красивым ровным почерком, а внизу красовалась его размашистая подпись. Казанцев без сожаления порвал заявление и бросил в мусорное ведро, стоящее под столом.