Вооруженные силы Чили: пример империалистического проникновения - [37]

«Что происходило внутри вооруженных сил? Солдаты срочной службы являлись в своей массе выходцами из бедных слоев, поскольку студенты и дети родителей из средних слоев и богачей не были расположены терять год-полтора и в то же время попасть под иронические взгляды своих сограждан. «Остриженные» обучались по строгим прусским правилам и находились, помимо своей воли, под воздействием перекрестного огня противоположностей: в казармах — значительное лицо, снабженное оружием, вне казармы— презираемый человек».

Офицеры, абсолютные хозяева в военных казармах, поддерживали этот образ своего собственного превосходства, замыкаясь в своем обычном кругу в полках и казино. При посещении любого гражданского собрания они предпочитали снять мундир и надеть цивильное платье; в этом лишний раз проявляется чувство превосходства над невоенным миром.

В то же время понятны и те симптомы разногласий, что появились в среде чилийских военных. Вот что рассказывает об этом, основываясь на своем личном опыте, один из чилийцев иностранного происхождения: «К какому бы роду войск он ни принадлежал, любой офицер готовится к тому, чтобы в любой момент участвовать в войне. Он всегда готов начать действовать. Однако для чилийских военных эта готовность действовать никогда не стала необходимостью. В то время как вне страны есть и такие, кто на деле выполняет свои профессиональные обязанности, к которым они готовились, чилийские военные вынуждены обрекать себя на бездействие. Это разлагает их сознание; они знают, что становятся бесполезными».

«Хотел бы поведать тебе об одном разговоре, состоявшемся с офицерами флота в последние месяцы войны в Корее, который ясно отражает настроения того времени. Разговор шел о войне, во время выпивки языки развязались… Один говорил: «Нас готовили к войне. Почему же мы не можем участвовать в ней в качестве добровольцев? Мы поднакопили бы опыт, который оказался бы нам весьма полезным…»

Другой прокомментировал: «В течение долгих лет мы читали, учились, готовились, а сейчас, когда идет война, когда мы могли бы участвовать в морском сражении, мы вынуждены ограничиться только разговорами!» А третий: «Стрелять и стрелять! А чем? Учебными снарядами! Хоть раз я хотел бы видеть, как настоящий снаряд попадает в цель!»

Некоторое время назад здесь побывал с визитом один американский корабль, и чилийские офицеры вспоминали свои встречи с американскими моряками. Один вздыхал: «Они разгуливают в мундирах, завешанных наградами… А мы? У нас только медали за 10, 20 и 30 лет службы!»

Это состояние духа превалировало в чилийских вооруженных силах: желание испытать однажды на деле то, чему научились на маневрах и на занятиях.

Когда этот момент пришел, военные сочли его одновременно и подходящим для того, чтобы и в социальном плане освободиться от подчиненного положения посредством применения насилия, которому нет противодействия.

Одна часть этого насилия была направлена против иностранцев, что не могло оказаться неожиданным для тех, кто знаком с шовинистической доктриной под названием «патриотизм», преподносившейся в военных академиях. Мы уже видели некоторые ее проявления: пренебрежение к другим армиям и военно-морским силам на континенте.

Но кроме того, в первые недели после переворота иностранцы сыграли роль, необходимую для любого режима фашистского толка, роль козла отпущения, ее можно сравнить с ролью евреев в нацистской Германии. Поход против иностранцев и жестокость его форм объясняются также специфическим фактором военной доктрины, определяющей «иностранного противника». Военный не может признаться даже самому себе, что он воюет против своих же соотечественников для того, чтобы подавить определенное политическое движение, которое в это время охватывало половину населения страны. Для того чтобы его психика могла выдержать эту братоубийственную бойню, он должен был искать связь ее с одной из традиционных задач вооруженных сил: их долг защищать территориальную целостность страны от посягательств иностранного противника.

Восприятие этой роли решается в рамках психологических построений о «внутренних границах»: новый враг — это «международный коммунизм» как разновидность преступной организации в мировом масштабе, которая не противостоит в качестве военной силы на границах страны как армия вторжения, а использует все средства маскировки для того, чтобы с помощью иностранных агентов, незаконно проникших в страну, просочиться на национальную территорию и там заразить умы мистической болезнью или эпидемией марксизма. Зараженные таким образом этой болезнью соотечественники превращаются во врагов — и в них следует стрелять.

В сознании рядового солдата это простое построение упрощается еще больше. Один из солдат охраны Национального стадиона[33] сказал арестованному иностранцу, что он и другие иностранцы приехали в Чили для того, чтобы «посеять ненависть среди чилийцев» с тем, чтобы потом Аргентина, Боливия и Перу могли поделить чилийскую территорию и «превратить всех нас в рабов».

Другой составной и типичный элемент военного мышления — формализм или следование чисто рефлексивному и бездумному подчинению, что ясно проглядывается в рассказе лейтенанта Переса о случае с офицером Неккерманном. Требованием становится подчинение немедленное, слепое, нерассуждающее, вне анализа содержания самого акта повиновения; единственно важным является форма повиновения.