Вообрази меня - [6]

Я осознал свою ошибку слишком поздно.

Назира кажется ошарашенной.

Она смотрит на меня и часто-часто моргает, и на секунду, затянувшуюся, мучительную секунду ее каменный фасад поддался под напором обнаженной, трепещущей эмоции, благодаря которой она стала похожей на ребенка. Она поднимает на меня взгляд и внезапно кажется такой маленькой: юной, испуганной крохой. Глаза на мокром месте, блестят, и вся картина настолько душераздирающая, что действует на меня словно удар под дых.

Еще секунда, и все прошло.

Она отворачивается, запирает свои чувства, снова натягивает маску.

Цепенею.

Я напортачил, причем в космических масштабах, и не знаю, как вырулить из этой ситуации. Правила этикета на такой случай мне не известны. Еще я не знаю, когда и как превратился в столь первоклассного подонка, хотя, полагаю, частое общение с Уорнером не пошло на пользу.

Я не такой. Я не заставляю девчонок плакать.

А еще я не знаю, как вернуть все назад. Может, помолчать. Может, если я буду стоять, хлопать глазами и смотреть в пространство, то время повернется вспять. Не знаю. Не знаю, что сейчас будет. Зато знаю, что я, наверное, настоящий мерзавец, потому что только чудовище может заставить Назиру Ибрагим плакать. Я и не думал, что она умеет плакать. Не думал, что она все еще на это способна.

Вот такой вот я придурок.

Довел дочь Верховного главнокомандующего Азии до слез.

Когда она поворачивается ко мне лицом, глаза сухие, а голос ледяной. Глухой. Похоже, она сама не верит, что произносит:

– Я ведь тебя поцеловала. В тот момент я тоже была машиной?

В голове вдруг ни одной мысли.

– Кто знает.

Слышу ее резкий вдох. Лицо искажает боль.

Бог мой, я не просто придурок. Я – хуже.

Я – плохой человек.

Что же со мной не так? Надо заткнуться. Я не хочу себя так вести. Не хочу тут стоять. Я хочу вернуться в свою комнату и пойти спать, и не стоять тут. Но что-то отказало: мозг, язык, двигательные функции.

Даже хуже: я не знаю, как отсюда свалить. Где расположена кнопка катапультирования, которая позволяет избежать разговоров со свирепыми, но красивыми женщинами?

– Ты искренне считаешь, я бы сделала что-то подобное – я бы так тебя поцеловала – только ради манипуляции?

Я снова хлопаю глазами.

Кошмар какой-то, и я не могу из него выбраться. Угрызения совести, замешательство, усталость и злость – все смешалось, довело царящий в уме хаос до болевого синдрома и вдруг, ни с того ни с сего, у меня взрывается голова.

Отчаянно, по-дурацки…

Я ору и не могу остановиться.

– Откуда мне знать, что бы ты сделала или не сделала ради манипуляции? – кричу я. – Откуда мне знать о тебе хоть что-то? Как мне вообще находиться в одной комнате с таким человеком? Вся ситуация – сплошной маразм. – Я не снижаю тон. Стараюсь понять, как бы успокоиться. – Хочу сказать, ты ведь не только знаешь тысячу различных способов меня убить, но и нельзя игнорировать тот факт, что ты типа самая красивая женщина в моей жизни… то есть, знаешь, логичнее предположить, что ты просто издеваешься, чем поверить, что в какой-то параллельной вселенной ты считаешь меня привлекательным.

– Ты просто невыносим!

– А ты явно сбрендила.

Она разевает рот. В буквальном смысле. И на секунду выглядит такой рассерженной, что мне кажется, она, и правда, может вырвать мне глотку.

Пячусь назад.

– Ладно, ладно, прости, не сбрендила. Просто двадцать минут назад ты заявила, что я влюблен в лучшую подругу, так что, если честно, у меня есть оправдание.

– Ты смотрел на нее влюбленными глазами!

– Господи помилуй, женщина, это на тебя я смотрю влюбленными глазами!

– Я… Стой. Что?

Я крепко зажмуриваюсь.

– Ничего. Не бери в голову. Мне надо идти.

– Кенджи…

Но я уже ушел.

Глава 3

Я возвращаюсь в свою комнату, захлопываю дверь и, облокотившись о нее спиной, унылым, жалким кулем сползаю на пол. Роняю голову, закрываю ее руками, и вдруг мне на ум приходит мысль…

Вот бы мама была рядом.

Это настроение так быстро подбирается откуда-то, невзначай, и я не могу вовремя его остановить. Оно стремительно нарастает, выходит из-под контроля: грусть подпитывает грусть, жалость к себе беспощадно возвращается снова и снова. Все гаденькие события моей жизни – все разочарования и огорчения – именно сейчас решили вспороть мое нутро, поразвлечься с моим сердечком, поковырять его, пока ничего не останется, пока горе не сожрет меня живьем.

Я рассыпаюсь, не выдерживая такую тяжесть.

Сижу, засунув голову между коленей, обхватив ноги руками. В груди распускается, пульсируя, боль, ее пальцы раздвигают грудную клетку, сжимают легкие.

Мне сложно дышать.

Сперва я не чувствую, как по лицу текут слезы. Сперва я просто слышу свое дыхание, резкое, затрудненное, и не понимаю – что за звук? Поднимаю голову, я в шоке, выдавливаю смешок, он выходит какой-то чужеродный, глупый. Как и я сам. Прижимаю к глазам кулаки и стискиваю зубы, заставляя слезы вернуться обратно в глазницы.

Не знаю, что сегодня со мной происходит.

Мне не по себе, я весь на взводе. О чем-то переживаю. Моя цель, то́, куда я иду, все размывается. Я постоянно твержу себе, что каждый день сражаюсь ради надежды, ради спасения человечества. Но всякий раз, выживая, возвращаюсь к еще большим потерям, к еще большей разрухе. Что-то внутри расшаталось. Похоже, люди, которых я люблю, и места, к которым я привязан, скрепляют меня как винтики. А без этих винтиков… я всего лишь груда ненужного металлолома.