Воображенные сонеты - [35]

И знать, что летом не шагнуть с крыльца,

Не насладиться запахом душицы,

Под куполом листвы не развалиться,

Волной речной не освежить лица.

Терпеть, терпеть, когда проглянет иней;

Терпеть, что не увидишь блеск порош

И зимний лес, терзаясь от бессилья,

Где терн зарянка склевывает синий.

Но если, муза, ты ко мне войдешь,

Отчаяние складывает крылья.

II

Когда б не ты — под ношей апатичной

Тех годовых колец, что, тело сжав,

Ползут по мне — то каждый мой сустав

Раздавлен был бы грудою кирпичной;

Ты есть, и злость удавки параличной —

Удел, что не лютей иных расправ,

Но первородство променял Исав

На порцию похлебки чечевичной.

Был заперт царь без пищи и воды

С глумлением в подземные хоромы

Меж кладов, непригодных для еды;

Вот так моя окружена кровать

Рядами полок, где смеются томы,

Что не могу ни слушать, ни читать.

Исав — старший сын Исаака и Ревекки; будучи усталым и голодным, продал за чечевичную похлебку первородство своему младшему брату-близнецу Иакову (Быт. 25:30; Евр. 12:16).

Был заперт царь без пищи и воды — вероятно, имеется в виду легенда о том, что халиф Багдада аль-Мустасим после взятия города монголами в 1258 г. был заперт в башне со всем своим золотом и серебром, где и умер среди сокровищ от голода.

104. Феи-крестные

Я думаю, меня крестили феи,

Исполненные зависти и зла;

И в кубках их плескалась, словно мгла,

Сплошная желчь, проклятием чернея.

«Будь книжником, но не читай трофеи,

Стоящие на полках без числа»;

Недвижность тела мне дана была,

Чтоб я сполна отяготился ею.

Но добрый эльф с сочувствием во взоре

Влил капельку поэзии в питье,

Что горькой желчью пенилось в фарфоре;

За годом год, пока влачу житье,

Та капля золотит и боль, и хвори;

Но — Боже! — как горчит вино мое.

105. Во снах

Бессменно я на ложе жалких дрог

Лежу без дум, оцепенелым прахом;

Года ползут подобно черепахам,

И днем и ночью отмеряя срок;

Но вижу в снах, что отступился рок;

Я груз его стряхнул единым махом,

И встать сумел, и зашагал по шляхам,

Свободный, словно в поле ветерок.

Посильна мне ходьба и даже бег;

Могу бродить осенними лугами;

Весною выйти на скалистый брег;

И летом брод нащупывать ногами

В ручье; или стекло замерзших рек,

Коньки надев, исчерчивать кругами.

106. Сумерки

Глухая боль сжимает сердце дня

С заходом солнца; замелькали тени

Мышей летучих на кустах сирени,

И детская утихла беготня.

Волы с полей плетутся вдоль плетня,

Бой колокольный отзвуком мигрени;

Вот по соседству скрипнули ступени —

Там ужинать садятся у огня.

А я лежу недвижимо в саду,

И думаю, что годы проведу

На этом ложе, немощью клейменном;

И утешаюсь рифмами, пока

На мир луна не глянет свысока

И не повиснет вон над тем лимоном.

107. Здоровью

Здоровье! Жизнь уходит день за днем,

И год за годом тонет, как в трясине,

Без перемен — твое крыло поныне

Печальный мой не осенило дом.

И в жизни, обернувшейся нулем,

Я смысл ищу, напрасно лоб морщиня,

Как те, чьи очи в море и пустыне

Ощупывают мертвый окоем.

Не так вопили греки в крае диком,

Полоску моря взорами сверля,

Как я тебя приветствовал бы криком;

Не как Колумб, стоявший у руля

В тот час, когда над корабельным гиком

Громоподобно ухнуло: «Земля!».

…греки — имеется ввиду знаменитый эпизод из «Анабасиса» Ксенофонта: «В конце концов, после пяти месяцев марша и кровопролитных схваток, около 6000 уцелевших греков достигли пункта назначения. А когда наконец перед измученными солдатами открылась водная гладь Понта Эвксинского, прозвучал ликующий крик: „Таласса! Таласса!“ („Море! Море!“)».

108. Утраченые годы

Сначала детство прочь мое ушло —

Куда ушли следы смешного пони,

Куда ушли цветы на горном склоне,

Коньки ушли, удилище, весло.

А после юность прыгнула в седло,

За музыкой и танцами в погоню —

Куда уходят девичьи ладони,

Куда уходит летнее тепло.

Теперь и зрелость тонет там же, где

Плач пленных птиц, и прошлогодний лед,

И каждый день, потраченный впустую.

Смирилась плоть, покорная узде,

Но мой мятежный дух крылами бьет,

Бездонности небесной салютуя.

109. На форзаце «Le mie prigioni»

Поэт, чей дух был кроток и смирен,

Изведавший австрийские темницы,

Оставил эти светлые страницы,

Италию поднявшие с колен.

И в Шпильберге, под гнетом мрачных стен,

Он сеял зерна, из каких родится

Свободы долгожданная пшеница,

Пока не завершился долгий плен.

Но для чего мой тесный каземат,

Где, в тщетном ожидании известий,

Надежды угли все слабей чадят?

Здесь не раздастся зов к священной мести,

Но сквозь решетки можно видеть взгляд

При тусклом свете тлеющих созвездий.

Пеллико (1789–1854) — итальянский поэт и публицист, был арестован в 1820 г. за участие в карбонарском движении и провел 10 лет в тюремном заключении.

«Мои темницы» (итал. «Le mie prigioni») — название его тюремных мемуаров (1832). «Сильвио Пеллико десять лет провел в разных темницах и, получа свободу, издал свои записки. Изумление было всеобщее: ждали жалоб, напитанных горечью, — прочли умилительные размышления, исполненные ясного спокойствия, любви и доброжелательства». (А. С. Пушкин «Об обязанностях человека. Соч. С. Пеллико»)

Шпильберг — австрийская крепость, в которой содержались многие карбонарии.

110. Улиточьи бега

Полз желтый шар в небесной вышине,

Никак не достигая апогея,

А я лежал в кровати на аллее,