Воля твоя - [60]

— Не смотри на него с таким отвращением, это гранатовый сок.

— Я хочу апельсинового. — Упрямо повторил я.

— Попробуй этот, тебе должно понравиться!

— Нет, — брезгливо отодвинул я наполненный доверху стакан.

Ее плотно сжатые губы предательски дрожали.

— Пойми ты, ну нет апельсинового сока!

— Наверняка ты пытаешься меня обмануть, — пробурчал я себе под нос. Тихо, неразличимо, однако женщина каким-то шестым чувством меня услышала, вскочив из-за стола и бросившись прочь из комнаты.

— Что с тобою?

— Я не уверен, но мне кажется, что пьян, — пробормотал я, желая поскорее лечь куда-то, да хоть бы в этот самый угол, и преспокойно отключиться.

— Что это значит? — Брови ее хмурились, но тонко сжатые губы и пальцы, мнущие края платья, подрагивали.

— Крестьяне в деревне устроили какое-то празднество, меня угощали вином.

— Наглая ложь! — Воскликнула она, прижимая ладошку к губам.

— Вовсе нет, чистейсшая правда.

Она всхлипнула, но вдруг взяла себя в руки, надменно глянув на меня.

— Думаешь, я не знаю, что ты спускаешься в мой винный погреб? Знаю и прощаю тебе это!

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — покачал я головой, почувствовал сильное головокружение — мир явно желал принять меня в ином положении.

— А я не понимаю, как тебе удалось взломать замок и пробраться туда!

— Но ведь все твои бутылки на месте, не так ли?

И видя, что она уже готова возмущаться моему чрезмерному знанию, я требовательно вскинул руку, неуверенно разворачиваясь прочь — выворачивать желудок ей под ноги мне не позволяло еще слишком вменяемое состояние.

Меня раздражало буквально все. От частичек пыли, медленно витавших в ярких утренних лучах, до полнейшего и необъяснимого спокойствия. Дурная муха с самой зари принялась долбиться своей головой сначала куда-то в потолок, а потом в открытое окно, напрочь игнорируя возможность вылететь.

— Что за шум? Что здесь произошло?

На пороге, заспанная, в ночной шелковой рубашке стояла Миражанна, за чьей спиной неугомонным стражем нехорошо сверлила меня взглядом ее гувернантка.

— Я уронил табурет.

Женщина каким-то странным взглядом проследила за дырой на месте оконного проема, рассыпавшимися во все стороны стеклами. Перевела его на меня. Тяжелый проницательный взгляд серых глаз словно ощутимым грузом лег мне на плечи.

— Это ничего, всякое случается, — проговорила она, снова глядя на разрушения. — Я распоряжусь, и сегодня же починят.

Я безэмоционально кивнул, ложась на кровать и отворачиваясь в сторону. Женщина еще постояла некоторое время на пороге в нерешительности, но очень скоро тихонько прикрыла за собою дверь. Оттуда негромко донесся едкий комментарий ее гувернантки.

Муха наконец-то прекратила точильным камнем резать мне уши.

— Как прошел твой день? — Мурлыкала Мира мне на ухо.

Ее голова словно поселилась на моей груди, а ладони как заводные метались от одного шрама к другому, подолгу на них задерживаясь.

— Неплохо, — соврал я.

Тошнотворное пробуждение, такой же завтрак, мерзкое настроение на весь день и пренеприятнейшее ожидание встречи с хозяйкой данного поместья. Слишком милой, слишком ласковой, слишком заботливой. Слишком… женственной.

Ее ладонь скользнула ниже, коснулась шнуровки моей одежды. Нет, хотел сказать я ей, но вместо этого лишь перехватил ловко расшнуровывающую руку.

— Я настаиваю. — Беспрекословным тоном прошептала она.

И мне ничего не оставалось, как

Я пресытился, с уверенностью ученого сказал бы мне любой в лицо, презрительно плюнув под ноги. А я бы с утроенной силой закивал его словам, приводя какие-то безумные примеры, делясь воспоминаниями из прошлого и пережитого опыта. Однако самое обидное, он бы ошибался.

Я забыл о том, что я мужчина, забыл давным-давно и просто не придавал этому значения. На женщин не смотрел, а если и смотрел, то совершенно иным взглядом. Да, когда-то я это забыл, и сейчас, к сожалению, зачем-то вспомнил.

— Как насчет конной прогулки? — Спросила она поутру, войдя ко мне в комнату в полном верховом облачении.

Сказать по правде, мне было все равно. Я не видел разницы между тем, чтобы уныло смотреть на горизонты полей либо наблюдать за поползновениями большой черной мухи, что-то рыскающей на потолке. Эта зараза оказывается никуда и не улетала.

Однако из вежливости все же согласился.

— Ты можешь выбрать себе скакуна, какого пожелаешь. Только не вот эту кобылку, эта уже занята мною. — Миражанна ласково потрепала ту за ушами, ткнувшись лбом в подставленный лоб лошади. — Халкида.

— Его нашли там же, на Осколке?

— Нет, этот сам пришел, неделю как.

Не глядя, я сунул руку в карман, достав оттуда нечто съедобное, что и протянул мерину. Тот мгновенно слизал угощение, чуть было не откусив его вместе с рукой. Проглотил и с самым довольным видом оскалился. Вот и что я ему снова дал?

— Как ты умудрился выжить, дружище?

— Погоди-ка, это что, твой конь?

— И верно — мой. Он мне послан словно в наказание, как моя борода, от которой я все никак не могу избавиться.

— Невероятно!

— Ты выглядишь совсем плохо. Лицо осунулось, глаза и губы болезненные. Дышишь часто и ртом, а пальцы трясутся. Мне тревожно за тебя, как ты себя чувствуешь?

Ее дыхание оказалось в опасной близости, кожу теплом опалило словно огнем, заставив меня нестерпимо сморщиться. Я сам не заметил, как отступил от нее на шаг.