Воля твоя - [50]

Настоятель Николас небрежно отцеплял от притороченных к седлу подсумок чудаковатого вида шестопер: с чрезмерно длинной рукоятью и раздутым в стороны на манер шара оголовьем.

— Прочь с дороги, дети мои. Прошу вас, не доводите до греха.

— Э-э, святоша, ты совсем ополоумел? Брысь отсюда, пока тебя не вынесли вперед ногами! Живо!

На дальнейшее я уже не смотрел, запоздало отметив, как со всех сторон на нас брызнули вооруженные люди с самыми явными намерениями, а шестопер в руках священнослужителя, описав широкую дугу, приземлился на лицо бросившегося на него с ножом разбойника. Громко и смачно чавкнуло, не раздалось даже крика.

Я бросился в сторону, уворачиваясь от метившей в меня стрелы. Лук был плохонький, стрелок — еще хуже, и именно поэтому он чуть было в меня не попал — выстрелил совершенно не туда, куда намеревался. Разбойник, оказавшийся за моей спиной, возмущенно вскрикнул, бросаясь на землю с перебитой ногой. Я пнул его в грудь, опрокидывая навзничь и мечом рассекая плечо его зазевавшегося товарища. Коротко обернулся, чтобы увидеть, как твое оставшихся в живых рубаки встали спиной друг к другу, отбивая наседавших со всех сторон бандитов. Последний уже лежал в луже крови с перебитой головой.

А со всех сторон бежали еще люди. Целая прорва разбойников, радостно гогоча и предвкушая, неудержимой лавиной кинулась мимо нас, к опасливо замершим у телег путникам. Но надо отдать должное купцам и остальным, они успели их развернуть боком, сцепив и выцеливая в просветы между ними бегущих по их головы душегубов. Нестройный залп, и несколько головорезов, хрипя, повалились на землю. Однако их прочие товарищи этого даже не заметили, вереща, приближаясь к добыче.

Пускай, что основная масса двинулась мимо, но и нам, оставшимся здесь в скромном количестве, этого было достаточно. Мне-то моих двух подоспевших уж точно. Я отступил на шаг от замаха по мне топором, как чуть было не словил по хребту обитым стальными полосками дрыном. Спасло лишь то, что я, заметив это, попытался нагнуться, споткнулся о земляной выступ и чуть не упал. Дрын воткнулся в шаге от меня. Я едва сумел сохранить равновесие, рубя наотмашь ближайшую ногу противника. Удар получился так себе — прошел вскользь, совсем слабо зацепив ткани.

Новый удар топора заставил меня отступить, хватая обух топора гардой и продолжая его движение. Разбойник, чтобы не терять бросившееся оружие из рук, развернулся ко мне боком, куда между ребер я и воткнул свой меч. Навалившись, я приподнял вопящего бандита, закрывшись им от очередного удара дрына. Получив по затылку такой дурой, он безвольно повис. Мне пришлось поднапрячься, хекнув от натуги, свалить его вперед, прямо под ноги размахивающему дубиной. И, опешившего, рубануть наотмашь. Кровь брызнула вслед жадно разодравшему плоть клинку. Шаг в сторону и обратным движением в бок. Противник взвыл, пытаясь отступить, но споткнулся о тело товарища. Два косых удара в плечо и шею завершили бой.

Я обернулся, ища глазами настоятеля Николаса, но вместо этого уперся взглядом в разъяренную морду угрожающего мне мечом подранка. Пока я бился с этими двумя, он успел вытащить стрелу, сейчас стоя достаточно ровно, хотя припадая на больную ногу.

Достаточно оказаться у него справа, подумал я, и тогда довершить его будет несложно, как вдруг он сам, выпучив глаза, завалился назад, получив внезапный удар шестопером под колено. И следующим в лицо.

— Святой отец, — вскричал я, оглядываясь вокруг. Пока на нас не обращали внимания, но вскоре обязательно заметят. Мы словно оказались за спинами гурьбой наседавших от доблестно обороняющегося обоза разбойников. — Нам нужно уходить!

— Что ты такое говоришь, сын мой? — Откликнулся грязный, весь в крови, насупленный священник.

Мой взгляд скользнул на к его ладоням, удерживающим шестопер, и меня передернуло. В голове родилась и мгновенно запряталась какая-то мысль, но я еще не понимал какая.

— Как видите, вам не удалось убедить их пропустить нас. Оставаться опасно, нам нужно бежать! Срочно!

От толпы, все же глянув в нашу сторону, отщепилась кучка головорезов, бросившись на нас. Против такого количества у нас не было ни малейшего шанса. Из четверки отморозков, пошедших с нами, никто не выжил, валяясь сейчас где-то вперемешку с вражескими трупами.

Я схватил его за локоть, подталкивая к отбежавшим лошадям.

— Святой отец, пора!

Он попытался было сопротивляться, что-то говорил про свой долг и веру, но я не слушал, благо мой конь оказался более понятливым, подскочив к нам. Взлетев в седло, я еще успел бросить взгляд назад, краем глаза отметив шесть недвижимых тел там, где на настоятеля напали бандиты.

— Святой отец, вы убили этих людей! Убили собственными руками!

— Истинно так, сын мой, — сказал священник, отирая шестопер от крови. — Убил. Иначе они убили бы нас. Это вынужденная мера, самооборона — убийства во благо.

И во мне что-то перевернулось. С каким-то немым отчаянием я стоял, разинув рот, и глядел на священнослужителя, на его заляпанную кровью сутану, испачканные ею же руки и невозможное оружие. И понимал, что все то шаткое, о чем говорил этот проповедник, что еще держалось во мне, сейчас содрогнулось, медленно и грандиозно рушась, погребая осколками меня под собою. Лучше бы я не видел этого, лучше бы не слышал этих последних слов, — запомнил его таким, каким он был на постоялом дворе. Обернуть бы все вспять…