Воля мертвых - [2]

Зеваки — из аквилонского простонародья и рядовых пиктских воинов,— окружавшие помост в поисках развлечений, приветствовали падение высокородного вельможи улюлюканием и свистом. Простонародье и чернь непостоянны: они готовы высмеивать и освистывать тех, перед кем еще недавно сами преклоняли колени.

Храм Митры оставался пока что в руках аквилонцев. Пиктов мало волновала религиозная жизнь завоеванного ими народа. Во всяком случае, такое создавалось впечатление. Митрианцев не трогали, в их обычаи не вмешивались. Но неподалеку от древнего святилища Митры пикты возвели свое варварское капище, посвященное зверобогу, одним из обликов которого была Лисица.

* * *

Редкий путник отважится пробраться так далеко в Боссонские топи. Места здесь гиблые, необитаемые. Даже дикое зверье, казалось, обходило стороной мертвые трясины простирающихся на гигантские расстояния болот. Кое-где встречались островки зеленого мха и осоки, даже небольшие рощицы, где росли по преимуществу чахлые лиственные деревца с искривленными стволами, но по большей части здесь были роковые трясины, где пройти можно было лишь по старым бревенчатым настилам — делу рук давно ушедших отсюда людей.

И тем не менее одинокий путник пробирался по этим неживым местам. И что еще более удивительно — то была совсем юная девушка, не старше восемнадцати лет. Она была высока ростом и великолепно сложена; стройная и гибкая, она с одинаковым успехом могла быть и воительницей, и танцовщицей. Смелые, широко расставленные серые глаза смотрели зорко и ясно — и в то же время в них затаилась невысказанная боль и горечь. Странно было видеть такие глаза на таком юном, свежем лице! То были глаза много пережившего, ожесточившегося человека.

И на то имелись свои причины. Аквилонские солдаты вырезали всю семью девушки, которая сама спаслась лишь чудом. Иногда она жалела об этом. Лучше бы ей погибнуть вместе с матерью, отцом, братьями! Лучше бы ей сгореть вместе с родным домом! По крайней мере, она не знала бы этой тоски, этой ненависти, что сжигала ее душу.

Но приступы тоски девушка гнала от себя как позорные и малодушные. Боги оставили ее в живых ради одного: найти убийц и страшно отомстить им! Эта мрачная цель была теперь единственным, что заставляло девушку жить и действовать.

Звали девушку Соня. Огненно-рыжие волосы, сейчас скрытые под капюшоном плотного дорожного плаща, послужили причиной для прозвища «Рыжая» или «Огнегривая». Так называли ее редкие товарищи, с которыми она недолго шла по жизненному пути,— наемники, воры, бродяги.

Соня знала, что нигде на всем белом свете ее не ждет родная душа. Чувство горечи и боль утраты в какой-то миг сменились в ее душе почти нечеловеческим успокоением. Соня шла по следу… Во всяком случае, теперь она была почти уверена в том, что нащупала следы убийц… Впрочем, ей уже не раз приходилось ошибаться. Ничего. У нее много времени впереди. Соня не боялась разочарований. Она знала: рано или поздно она перережет глотки всем, кто послужил причиной гибели ее родных.

Опасная, осторожная, полная одной лишь жаждой мести, пробиралась она по Боссонским топям в Аквилонию, желая только одного: отыскать негодяев и сквитаться с ними.

Развращенная, погрязшая в роскоши Аквилония! Соня чувствовала какое-то странное удовлетворение, зная, что эта страна стонет под властью варваров-пиктов.

…Казалось, не будет конца этому бескрайнему ржавому болоту, тоскливому, как жизнь без проблеска надежды.

Стояла мертвая тишина. Соне она казалась странной. Конечно, места здесь мертвые — и все же какая-то жизнь должна быть даже здесь, на болотах…

После одной встречи всякая странность настораживала молодую девушку. Она была больше чем уверена в том, что то загадочное явление, которое привело ее сюда, на дорогу в Аквилонию, еще не раз даст о себе знать.

Неожиданно Соня остановилась. Впереди ей померещилась человеческая фигура… Кто-то стоял на дороге и глядел на путницу широко раскрытыми глазами, огромными и пустыми, как глазницы черепа. Мгновением спустя видение исчезло.

Соня нахмурилась. Она слыхала о том, что такие вот гиблые места кишат призраками и разной нечистью.

— Кто ты? — крикнула она, стараясь, чтобы голос ее звучал властно и невозмутимо.— Что тебе нужно?

Тишина. Призрак исчез.

Соня сделала еще несколько шагов и снова остановилась. Она чувствовала — все ее звериные инстинкты буквально кричали об этом! — что таинственный призрачный гость никуда не исчез. Должно быть он где-то здесь — подстерегает… кто знает, для чего?

Во всяком случае Соня не позволит ему запугать себя. Кем бы он ни был — хоть упырем, хоть ожившим мертвецом, хоть беспокойным духом, не ведающим покоя могилы!

— Покажись! — снова крикнула она,— Что ты хочешь?

Неожиданно привидение вновь поднялось перед Соней во весь рост. Теперь Соня смогла разглядеть его получше. Это был высокий немолодой мужчина, седой, светлоглазый, с правильными чертами лица. На нем была богатая одежда, сшитая по последней аквилонской моде позапрошлого года, некогда роскошная, украшенная шитьем и драгоценными камнями, но сейчас страшно обветшавшая. Странно выглядели изумруды и рубины чистой воды, крупный жемчуг и сверкающие сапфиры на этих чудовищных лохмотьях. Несмотря на диковинное одеяние, незнакомец держался с горделивым достоинством. Несомненно, при жизни он был одним из представителей высшей аквилонской знати. И только в глазах призрака застыло выражение бесконечного отчаяния.