Вольтер - [152]

Однажды, говоря об отношениях Вольтера и мадам Дени, я уже провела сравнение с героем Льва Толстого — Карлом Ивановичем из автобиографической трилогии. Сейчас же я вижу сходство между Вольтером и Мари Луизой, которую он сделал не только единственной и полной своей наследницей, но — еще при жизни — совладелицей всего своего движимого и недвижимого имущества, Дамой Ферне, и Львом Николаевичем и Софьей Андреевной тоже последних толстовских лет. Аналогия, конечно, условная и относительная. И все-таки несомненно: Вольтер заботился о колонистах, мадам Дени — о себе.

Теодор Вестерман как приложение к последним томам «Корреспонденции» дал множество актов, свидетельствующих о том, что Вольтер предвидел — мадам Дени после его смерти колонии не сохранит и о ее жителях заботиться не станет. Поэтому он очень щедро, но с охраной не собственных, а ее интересов — он-то скоро умрет — и со всеми юридическими формальностями ссужал деньгами на постройку и приобретение домов колонистов. Все эти акты оформлял королевский нотариус округа Жекс. В части их как заимодавец фигурирует один Вольтер, в других — и мадам Дени, что, по существу, ничего не меняет: инициатива была, разумеется, его. Напротив, очень вероятно, что Вольтер давал бы эти суммы не в долг, а просто дарил бы их, если бы не ее настояния… А может быть, и дарил, но для безвозвратной ссуды документов не требовалось.

Вот, в качестве примера, один из этих актов:

«1777 года 18 сентября после полудня мной, Пьером Франсуа Никодом, королевским нотариусом округа Жекс, проживающим в Версуа, в присутствии свидетелей, чьи имена перечисляются… заключена следующая сделка между мессиром Франсуа Мари де Вольтером, кавалером, камергером, и Дамой Мари Луизой Миньо, вдовой мессира Никола Шарля Дени, кавалера королевского ордена Сен-Луи, называемой Дамой Дени, Дамой Ферне, оба там же и проживают, с одной стороны, и Клодом Берти, должником, тоже проживающим в Ферне, с другой.

Месье де Вольтер и мадам Дени дают взаймы Берти для постройки дома в Ферне сумму в 5000 франков — сразу, остальные — в течение месяца…»

Часть денег дает Вольтер, часть — мадам Дени. В конце акта подробно оговорены сроки возвращения ссуды и суммы каждого платежа.

В других случаях деньги ссужались для покупки дома в Ферне, как зафиксировано 9 акте, составленном тем же нотариусом, в марте 1777 года. На этот раз ссуда давалась даже не местному жителю, а купцу из Савойи, Антуану Жаке.

Хотя Вольтер и признается Ришелье в одном из писем 1775 года, что предпочел бы умереть у его ног в Париже или в его поместье, носящем имя хозяина, а не среди снегов Юры, «но нужно, чтобы каждый следовал своей судьбе». Своей судьбой он считает Ферне и делает все, чтобы этот «сад, им возделанный», не заглох после его смерти.

ГЛАВА 3 ЕЩЕ ПОВЕСТИ, СКАЗКИ…

Вольтер в дурном настроении. Он узнал, что де Ла Ривьер был приглашен Екатериной II в Петербург для консультации. Французский посол императрицы указал ей на книгу этого физиократа «Естественный и существенный характер политического общества» как на шедевр и образец.

Чтобы дурное настроение прошло, «фернейский патриарх» отвечает на книгу книгой, пишет «Человека с сорока экю», дебютируя в новом жанре публицистического очерка. Он выходит годом позже книги де Ла Ривьера, в 1768 году.

Для этого Вольтеру пришлось серьезно заняться тем, чего он до сих пор не касался совсем, — политической экономией и тем, чего коснулся походя в маленькой повести «Жанно и Колен», — французской налоговой системой. Но то и другое понадобилось не только для научной полемики, теоретического опровержения учения физиократов. Исходя из принципа — производительным является один сельскохозяйственный труд, они требовали введения единого налога, который падал бы исключительно на земледельцев и взимался пропорционально получаемой теми продукции. Нет, в своей книге он прямо и решительно выступает в защиту труженика-бедняка, производящего то, без чего не может обойтись страна и так разоренная рядом перечисленных серьезнейших политических и экономических ошибок.

«Почему Франция, — спрашивает автор якобы от лица некоего старика, который постоянно пеняет на наше время и восхваляет старину, — теперь не так богата, как при Генрихе IV?» И тут же отвечает: «Потому что земля не так хорошо обрабатывается, потому что мало людей занимается сельским хозяйством. Чем объясняется явный недостаток рабочих рук в сельском хозяйстве? Тем, что вследствие отмены Нантского эдикта в стране образовалась огромная пустота, развелось видимо-невидимо монахинь и нищих, и каждый, кто только мог, бежал от тяжелого земледельческого труда, для которого бог нас создал и который мы сделали постыдным».

«Другой причиной нашей бедности, — объясняет старик, прозрачная маска Вольтера, — являются наши новые потребности». Не впервые автор издевается над мнимыми преимуществами открытия Америки. Но сейчас делает это, вооруженный точными экономическими данными: «Надо уплатить соседям четыре миллиона за один товар и пять или шесть за другой. Зато мы имеем возможность насыпать себе в нос вонючего порошка, привезенного из Америки. Кофе, чай, шоколад, кошениль, индиго и пряности обходятся нам в шестьдесят с лишним миллионов в год». И опять вспоминаются времена Генриха IV: Вольтер верен идеальному королю, так же как недовольству отменой его Нантского эдикта.