Волшебный жезл - [9]

Как я завидовал в такие часы школьникам, которых учителя ведут за руку по гладким дорожкам к порогу науки!

Иногда я долго бился над одной страницей, стараясь понять трудную фразу, читал и перечитывал, пока не засыпал над ней. А утром просыпался и никак не мог вспомнить, что прочитал вчера. Бывали дни, когда мною овладевало отчаяние: казалось, никогда не разобраться мне во всей сложности явлений природы. Тогда я сгребал книги со стола и, несмотря на поздний час, шел к домику директора, где почти всю ночь светил огонек.

Я стучал в окошко, и почти тотчас же выходил на порог Василий Васильевич.

— Опять на книги рассердился, — улыбался Шабаров. — Экий ты, Станислав Иванович, сердитый! Вот на коров никогда не сердишься, а книги — чуть чего не поймешь, готов уничтожить тут же. Ну давай, заходи…

Совхоз спал. Мы ставили самовар и сидели вдвоем с директором иногда до самого утра. Василий Васильевич терпеливо учил меня всему, что знал сам. А знал он много. Директор впервые познакомил меня с учением Дарвина, с работой Мичурина, с физиологией животных и основами племенной работы.

Несколько лет я проработал с Василием Васильевичем в Горынском совхозе, а когда его перевели в Ивановский совхоз, я тоже переехал туда вместе с ним.

Быстро сменялись один за другим годы нашей совместной работы. Шабарова вновь перевели куда-то на укрепление отстающего совхоза, а я остался заместителем директора. Все в совхозе относились ко мне хорошо, считались со мной. К людям я привык, и они ко мне привыкли, не хотелось расставаться с этим хозяйством: ведь оно с таким трудом было налажено!

Однажды я ушел из дому раньше обычного, Татьяна Васильевна еще спала. Погрузившись в свои заботы и хлопоты, я совсем забыл про день моего рождения и что сегодня вечером у нас соберутся гости. Я и обедать в этот день не пришел домой: в полдень отелилась лучшая корова Пеструшка, и я сам принимал теленка.

Провозился я с Пеструшкой очень долго, почти не поднимаясь с колен, а когда встал на затекшие ноги и вышел из телятника, был уже вечер. Торжественно сверкали в небе звезды. Полный месяц величаво поднимался из-за леса. На домах лежали пышные белые шапки. Только тут я вспомнил, что меня ждут гости, и поспешил домой. Татьяна Васильевна еще накануне собиралась испечь мой любимый пирог.

Открыв дверь, я увидел, что стол уже накрыт и гости сидят вокруг стола, поджидают меня. Они встретили меня смехом и шутками: хорош именинник, гостей созвал, а сам и не является, забыл про них.

А я стоял в дверях, в своем грязном ватнике, в старых порыжевших валенках, и было мне очень радостно: столько народу за столом, все это уважаемые люди, все пришли поздравить меня.

Когда я переоделся и вышел к столу, директор совхоза, только что вернувшийся из города, поднялся с места и сказал:

— Первый тост я хочу произнести за нашего «новорожденного», за Станислава Ивановича. Его, скажу вам по секрету, ждет выдвижение. Был я сегодня в городе, и мне там намекнули, что меня перебросят в другой совхоз, а Станислава Ивановича поставят здесь директором!

Чего греха таить, всякому человеку приятно, когда его не забывают, ценят и хвалят за работу. Особенно это приятно, если человеку в этот день исполнилось сорок лет. Возраст немалый, большая часть жизни позади, и эта, оставшаяся позади часть жизни была нелегкой.

Слушая директора, вспомнил я маленького одинокого батрачонка Стаську, которого некому было пожалеть. Вспомнились мне тяжкие годы службы в царской армии, вспомнилась вся былая жизнь. Теперь я с тихой радостью поглядывал на милое лицо жены, сидевшей рядом со мной, на дочку Полюшку, поблескивавшую черными глазенками, на добрых друзей, пришедших поздравить меня с днем рождения.

Моя жизнь казалась мне налаженной прочно и надолго. Совхоз мне дал хорошую квартиру, зарплата была вполне достаточная, работа — интересная. Казалось, добился я в жизни всего, чего мог, и у этой тихой пристани, наверно, и доживу свою жизнь…

Я был погружен в раздумье, когда директор повернулся ко мне и сказал:

— Да, кстати, чуть не забыл. А ведь я тебе письмо привез. Из Караваевского совхоза, от Василия Васильевича. Он там теперь директором, в Караваеве!.. — И он протянул мне письмо.

«Караваево! — повторил я про себя, и мне показалось, что когда-то я уже слышал это слово. Но когда и от кого — припомнить не мог. — Караваево!..»

Я раскрыл письмо. Оно было коротким.

«Дорогой Станислав Иванович, дорогой друг, — писал Шабаров. — Работаю я сейчас директором в совхозе Караваево. Совхоз этот самый никудышный. Стоит в дремучем лесу. Скот заморенный, постройки разваленные. Работают здесь бывшие батраки генеральши Усовой. Работа предстоит большая и трудная. Жить и то негде. Приезжай, старик! Выручай».

Как только я прочитал про дремучий лес, так сразу в моей памяти как бы приоткрылась завеса и вспомнился рассказ солдата на гауптвахте и чудесная его сказка. И вдруг я почувствовал, что вовсе моя жизнь не налажена, что вовсе я ничего не добился и нет у меня никакого желания доживать жизнь у тихой пристани, а что влечет меня туда, в те дремучие леса, где в маленьком полуразрушенном хозяйстве работают бывшие батраки и батрачки, испытавшие на себе, как и я, всю горечь прошлого, и где ждут меня новые трудности и новые испытания.