Волшебный цветок - [42]

Бак остановился в густых зарослях. Он вдруг сообразил, как опасно отвлекаться в такой момент, и попытался выбросить из головы все мысли и о Кристин, и о Ярби, и о ранчо. Сейчас он должен думать только об одном: о человеке, который хочет его убить.

Бака раздражало, что он оказался в положении дичи, преследуемой охотником. Кто бы сюда ни прокрался, враг рассчитывает сначала застрелить его, потом спуститься на ранчо и убить старика и беззащитную женщину. Однако загорелое лицо Бака, выдубленное ветром и солнцем, не выражало гнева, оставалось неподвижным и бесстрастным. Он подавил в себе гнев — нельзя, чтобы он затмил его разум и толкнул на неверный шаг.

Бак тщательно осмотрел склон, вглядываясь в каждое дерево, каждый куст, каждый валун. Было тихо, даже птицы, и те примолкли. Он уже собирался выйти из укрытия и продолжить путь, как вдруг замер. Потом отступил па шаг. Бак давным-давно научился доверять своим инстинктам. Вот и сейчас он не смог бы толком объяснить, почему медлил, — просто почувствовал: что-то не так.

В следующее мгновение раздался выстрел, и он ощутил острую боль в плече. Пуля прошла навылет и зашуршала где-то в кустах у него за спиной. Бак тотчас же рухнул на землю, перекатился по траве и услышал, как над ним просвистела еще одна пуля. Он быстро отполз в сторону и, укрывшись за стволом упавшего дерева, вытянулся вдоль него, прижимаясь к земле. Вновь раздались выстрелы. Стрелок прошил пулями кусты, в которых Бак только что стоял. Одна из пуль с противным чавкающим звуком вонзилась в ствол дерева, за которым он спрятался.

Бак вытащил из кобуры револьвер и стал ждать. Вскоре послышался дрожащий от возбуждения голос:

— Есть! Я его уложил! Если он и не мертв, то скоро подохнет. Я слышал, как квакнула последняя пуля. Все, считай, деньги у нас в кармане.

— Ланц? Это все ты стрелял?

— А кто же еще? Я же сказал ему, что отплачу! Он должен быть где-то здесь. Пойду разыщу его, нужно взять какое-нибудь доказательство для этого напыщенного хлыща, который думает, что нам грош цепа.

Ланц и толстяк.

Гнев не затмил разум Бака — он сохранял хладнокровие. Вот послышался хруст веток — это Ланц подошел ближе к его убежищу. Бак напрягся, готовясь к прыжку. Дождавшись, когда юнец подошел так близко, что стало слышно его учащенное дыхание. Бак выскочил из своего укрытия и, стреляя почти в упор, всадил в Ланца три пули подряд. Тот рухнул навзничь, потом чуть приподнялся, изрыгая проклятия, после чего, снова откинувшись на спину, испустил дух.

Ожидая в любую секунду услышать выстрел, Бак повернулся ко второму бандиту. Толстяк оцепенел. Он знал, что смотрит в лицо смерти, и понял, что его единственный шанс выжить — это бросить ружье и поднять вверх руки. Его обрюзгшее лицо приобрело неестественный бледно-желтый оттенок.

— Не стреляйте… прошу вас.

— Ничтожество! Кусок дерьма! — Бак спустил курок и всадил пулю в жирную ляжку толстяка, на дюйм ниже его детородного органа.

Толстяк завопил, сложился пополам, прикрывая руками свое мужское сокровище. Попятившись, потерял равновесие и рухнул на землю.

— Вставай, сукин сын, любитель стрелять в спину! Вставай, не то следующую пулю я всажу тебе между глаз.

Долго сдерживаемая ярость прорвалась наружу. Бак тяжело дышал. Глаза его загорелись гневом. Кровь, сочившаяся из рапы на плече, пропитала рубашку; лицо его также было забрызгано кровью — кровью Ланца.

Бандит встал на колени и кое-как поднялся на ноги.

— Подними его. — приказал Бак.

Широко расставляя ноги, толстяк вперевалку дошел до окровавленного трупа своего приятеля.

— Прежде всего сними с него ремень и сунь револьвер в кобуру. — Бак кивком головы указал на валявшееся рядом оружие. Ланц выронил его, падая. — Так, теперь давай сюда свое ружье. Теперь поднимай своего дружка.

После двух неудачных попыток толстяку наконец удалось взвалить труп на плечо и подняться на ноги.

— Тащи его к лошади, — приказал Бак.

Тот немедленно повиновался и пошатываясь побрел через заросли к лошадям. Бак шел сзади. Временами у толстяка подгибались колени, но ему удавалось выпрямиться и не свалиться на землю вместе со своей ношей.

Лошади стояли в рощице, в трехстах футах от того места, где бандиты поджидали Бака в засаде. Бак отметил про себя, что эти двое приехали к месту встречи с разных сторон, — единственная умная мысль, которой они воспользовались.

— Клади труп на мерина.

— Но это мой конь, — попытался возразить толстяк, однако, взглянув в сверкающие глаза Бака, подчинился.

— Садись в седло.

Бандит взял поводья чалой кобылицы, привязанной рядом, но Бак остановил его:

— Брось поводья, эта лошадь теперь моя.

— Ты отпускаешь меня безоружным? В этих горах полно индейцев сиу.

— Точно. Может, ты как раз повстречаешь родственников Маленькой Совы. Я отпускаю тебя, но только по одной причине: если я тебя пристрелю, то ты вместе с этой падалью будешь поганить мою землю. Так что убирайся, но не вздумай возвращаться в Биг-Тимбер. Полайся в Канаду или в Калифорнию. Если увижу тебя еще раз или хотя бы услышу, что ты околачиваешься возле моего ранчо, найду и пристрелю как собаку.

Почуяв запах крови и чувствуя на себе непривычный груз, мерин занервничал, и толстяку никак не удавалось его оседлать. Когда он наконец забрался на коня, лицо его исказилось от боли; он пронзительно закричал. Испуганное животное шарахнулось в сторону, и бандиту пришлось ухватить Ланца за пояс, чтобы тело не соскользнуло на землю.