Волшебница Шалотт и другие стихотворения - [52]

Взлетает, гимн неистовый трубя,

Ерошит белоснежное перо

И на воду садится. Бедивер

Стоял, в воспоминанья погружен;

Ладья ж растаяла в лучах зари,

И скорбный стон над озером угас.

* * *

Чтец замолчал, и наш последний свет,

Давно мигавший, вспыхнул и померк.

Тут Пастор, мерным гулом усыплен

И тишиной разбужен, молвил: «Так!»

Мы ж замерли, дыханье затая:

Быть может, современности штрихи

Словам пустым придали скрытый смысл,

Иль, автора любя, превознесли

Мы труд. Не знаю. Так сидели мы;

Петух пропел; в ту пору всякий час

Прилежной птице чудится рассвет.

Вдруг Фрэнсис недовольно проворчал:

«Пустое, вздор!» — откинулся назад

И каблуком полено подтолкнул,

Каскады искр взметнув над очагом.

Мы разошлись по спальням — но во сне

Я плыл с Артуром мимо грозных скал,

Все дальше, дальше… позже, на заре,

Когда сквозь сон все громче отзвук дня,

Помстилось мне, что жду среди толпы,

А к берегу скользит ладья; на ней —

Король Артур, всем — современник наш,

Но величавей; и народ воззвал:

«Артур вернулся; отступила смерть».

И подхватили те, что на холмах:

«Вернулся — трижды краше, чем был встарь».

И отозвались голоса с земли:

«Вернулся с благом, и вражде — конец».

Тут зазвонили сто колоколов,

И я проснулся — слыша наяву

Рождественский церковный перезвон.

Д. Катар

ТИФОН

Истлеет лес, истлеет лес и ляжет,

Туман придет и выплачется в почву;

Придет, уйдет под землю земледелец,

И лебедь, житель долгих лет, умрет.

Лишь я жестокого бессмертья пленник;

Я чахну медленно в твоих пределах,

Седою тенью, как во сне, скитаюсь

По вечно молчаливому Востоку,

Блуждаю лабиринтами тумана,

Вхожу в чертог сияющей зари…

Увы! Я был когда-то человеком

И юношеской так блистал красою,

Что ты на мне остановила выбор;

И я, счастливый сердцем, возгордился

И возомнил, что я такой же бог.

Я попросил тебя: «Дай мне бессмертье!»

И ты его дала мне с небреженьем,

С каким монетку подает богач.

Но бдительные Оры, негодуя,

Меня согнули и опустошили

И, так как мне не может быть кончины,

Оставили меня калекой, прахом,

Бессмертным ветхим стариком, соседом

Бессмертной юности. Твоя любовь

И красота не облегчили горя,

Хотя поныне от моих стенаний

В очах твоих, наполненных слезами,

Подрагивает кормчая звезда.

Пусти меня, возьми свой дар обратно!

Зачем я отделился от людей,

Зачем презрел исконный распорядок,

По коему в конце всего — покой?

Сквозь тающие тучки на мгновенье

Проглянул темный мир, где я родился;

Но вновь крадется тайное сиянье

От чистого чела и чистых плеч,

И сердце просыпается в груди.

Во мгле твои ланиты заалели,

Но очи милые, с моими рядом,

Еще не ослепили звезд, и кони

Твоей упряжки дикой не проснулись,

И не стряхнули с грив остатков мрака,

И первых искр не высекли из мглы.

Да, в утреннем молчанье ты прекрасна,

Но, как всегда, ни слова не ответишь —

Слезинку лишь оставишь на щеке.

Зачем слезами ты меня пугаешь?

Ужели верно старое реченье

Из мира темного, что сами боги

Своих даров назад не в силах взять?

О, горе! Ведь когда-то с легким сердцем

Счастливыми глазами наблюдал я, —

Не верится, что то был тоже я, —

Как свет тебя очерчивал во мраке,

Как локоны от солнца пламенели;

Вслед за тобой и я преображался,

И кровь во мне пылала тем пыланьем,

Каким багришься ты и твой чертог;

Губами, лбом, закрытыми глазами

Я чувствовал: роса на мне теплеет

От поцелуев, нежных, как бутоны

Полураскрывшейся весны; и слышал

Из уст твоих безумный сладкий лепет,

Сравнимый разве с пеньем Аполлона

При возведенье илионских стен.

И все ж позволь мне твой Восток покинуть;

Мне по природе можно ль быть с тобой?

Твои прохладны розовые тени

И свет прохладен, — как прохладны ноги

Мои на золотых твоих ступенях,

Когда пары неясного рассвета

Возносятся над темными домами

Счастливых, наделенных даром смерти,

И над гробами более счастливых.

Освободи меня, верни земле!

Богиня, обновляй от утра к утру

Свою красу — ты можешь все; а мне —

Дай мне могилу, чтобы, прах во прахе,

Забыл я, как в серебряной упряжке

Ты возвращаешься в родной чертог.

А. Сергеев

«В ЧЕМ, В ЧЕМ ПРИЧИНА ЭТИХ СТРАННЫХ СЛЕЗ?»

В чем, в чем причина этих странных слез?

Они высокой скорбью рождены,

Идут из сердца, застилают взор,

Когда смотрю на ширь осенних нив

И думаю про канувшие дни.

Свежее первого луча, что пал

На парус, приносящий к нам друзей,

Грустней луча, который обагрил

Все милое, идущее ко дну,

Грустны и свежи канувшие дни.

Грустны и странны, как в предсмертный час

Хор полусонных птиц перед зарей,

Когда глазам тускнеющим окно

Квадратом, все светлея, предстает,

Грустны и странны канувшие дни.

Вы дороги, как память милых уст

Усопшему, лобзаний слаще вы

Придуманных, бездонны, как любовь,

Как первая любовь, как совесть, злы,

О Смерть средь Жизни, канувшие дни.

В. Рогов

МЕРЛИН И ЛУЧ

I

О Морестранник,

В гавань пришедший,

Под сень утеса, —

Ты, что не сводишь

С седого Мага

Глаз изумленных, —

Я — Мерлин,

И умираю,

Я — Мерлин,

Ведомый Лучом.

II

Могуч Волшебник,

Что на рассвете

Меня разбудил

И Чарам наставил!

Велик Магистр

И дивны — Чары;

В ту пору над долом

В начале лета,

Над горным кряжем,

По лицам смертных,

Вокруг, повсюду,

Песне покорен,

Струился Луч.

III

Раз Ворон, каркнув,

Взвился навстречу;

Варваров племя, —

К магии слепо,

К музыке глухо,

Меня проклинало.

Язвил меня демон;

Свет затмился,

Земля померкла,