Волшебная сказка Томми - [12]

Я включил горячую воду, и все стало опять хорошо. До вчерашнего дня у меня была замечательная беззаботная жизнь. Это было волшебно. Мы потрясающе провели время с Чарли, много смеялись, потом пошли в клуб, закинулись кислотой, учинили феерический секс, много смеялись, потом я увиделся с Финном, хорошо посмеялся. И вот сегодня, с той самой минуты, как я проснулся, эти двое вдруг превратились в парочку людоедов из страшной сказки, в зловещее воплощение потенциального страха, боли и — о нет, только не это! — обязательства и ответственности.

Я решил думать о чем-нибудь светлом и радостном, а тяжкие думы «приберечь» на потом. Я непременно подумаю обо всем, но как-нибудь в другой раз. Когда я не буду таким усталым, и в отсутствие похмелья, и не в субботу — только не в субботу. Воскресенье — самый что ни на есть подходящий день для тяжелых раздумий. Когда с утра идет дождь, и по телику нет ничего интересного, и все ходят подавленные и унылые, потому что завтра — на работу, и если не перебить это уныние, то в голову лезут всякие мысли, и ты, стало быть, их размышляешь и ПЫТАЕШЬСЯ ЧТО-ТО ПРИДУМАТЬ. Как раз для этого и нужны воскресенья.

Решив подумать о чем-нибудь радостном, я вспомнил:

Как мы познакомились с Чарли

Как я уже говорил, Сейди пригласила меня на закрытую вечеринку в «Планету Голливуд», а ее, в свою очередь, пригласил какой-то элитный актер, который отработал сезон в «Алмейде» и собирался домой в Америку. В «Алмейду» всегда приглашают элитных американских актеров. И элитных английских — тоже. Но под элитными американскими актерами я имею в виду богатых и знаменитых кинозвезд первой величины, а под элитными английскими актерами — тех людей, которые часто мелькают по телику, а потом я читаю в журналах их интервью, и они говорят, что в «Алмейде» им платят всего триста фунтов в неделю, но деньги — это не главное, потому что им как актерам нравятся смелые эксперименты и риск.

Ага, например, риск выставить себя идиотом в интервью для солидного журнала.

Но вернемся на вечеринку. Там мы встретили одну девочку, Паулину, с которой я был знаком — опять же, через Сейди. Она работала сурдопереводчиком в театре — переводила спектакли для людей с плохим слухом. Мы с ней пару раз зависали в баре при театре, и однажды я пригласил ее к себе. Еще до того, как познакомить меня с Паулиной, Сейди много о ней рассказывала, и почему-то она представлялась мне очень язвительной, донельзя умной тетенькой средних лет: худосочной и плоской, с нежным румянцем, шелковым шарфом и брошкой с камеей. Но все оказалось совсем не так. За исключением язвительности и ума. Паулина действительно умная и в меру язвительная, но при полном отсутствии брошек с камеями и шелковых шарфов. Ей лет двадцать пять — двадцать семь. У нее темные волосы, короткая стрижка и роскошное тело, по-настоящему женственное. Такие тела были у женщин пятидесятых годов. И были бы такими же и сейчас, если бы женщины перестали истязать себя многочисленными диетами и хотя бы иногда сходили с дорожки беговых тренажеров. Но у Паулины именно такое тело. Пышное, сочное, соблазнительное и женственное. Тело, к которому хочется прильнуть.

Помнится, у нее была золотая цепочка с крестиком, и когда я сосал ее грудь, крестик соскользнул мне в рот. Я не стал его вынимать и обсасывал крестик вместе с соском Паулины. Это казалось таким развратным: сочетание горячей, набухшей груди и прохладного золота. Она стонала, а я сосал крест с распятием, и в животе поднималась жаркая волна — то самое ощущение, которое возникает всегда, когда я собираюсь кого-то трахнуть. (А когда собираются трахнуть меня, все происходит совсем по-другому: ощущение нетерпеливого предвкушения возникает не в животе, а в голове. Как будто это не объективная неизбежность, а решение, которое ты принимаешь сам. Надо будет спросить у кого-нибудь из девчонок, что испытывают они — похожие у нас ощущения или нет.)

Как бы там ни было, мы с Паулиной трахались как кролики. Всю ночь. То есть действительно всю ночь. До утра. Люди, когда говорят эту фразу, как правило, преувеличивают. На самом деле они имеют в виду:

«Мы всю ночь трахались» (но не так, чтобы всю)

Они ложатся в постель и сношаются. Потом на них нападает сонливость, и уже в полусне они, может быть, затевают легкий frottage* (но почти наверняка не кончают)... и вырубаются до утра. Утром они просыпаются, возбуждаются друг на друга и сношаются еще раз перед завтраком.

* натирание, затирка (фр.). — Здесь и далее примеч. пер.

Мы всю ночь трахались с Паулиной

Мы ложимся в постель и сношаемся. Потом разговариваем и ласкаемся, причем разговоры и ласки постепенно съезжают на полное непотребство, что неизбежно приводит к тому... что мы снова сношаемся. Потом перерыв на сходить в туалет. Бурный оральный секс, каковой неизбежно приводит к тому... что мы сношаемся еще раз. Потом опять разговариваем, причем разговор плавно перетекает в оральную и пальцевую стимуляцию, которую я учиняю над Паулиной, что привело бы... к очередному сношению. Ну, вероятно. Но у меня была только одна упаковка презервативов.