Волшебная сказка Нью-Йорка - [44]

Капли пота на челе Кристиана. Стискивает лоб рукой. Прежде, чем выйти наружу сквозь вращающуюся дверь, люди останавливаются, оглядываясь на него. Достаточно встретиться с ними взглядом, как их точно сдувает. Что представляется мне утешительным. От них тоже исходит смутное мерцание страха.

Старенький господин, шаркая, подходит, чтобы сесть за стол Кристиана. Медленно ставит блюдце с чашкой кофе. И тарелочку с куском кокосового торта, покрытого глазурью, белого сверху и ананасово-желтого в серединке. Я присматривался к нему, перед тем как купить кусок пирога с черникой. Убирает поднос, тянется за сахаром. Стол качается. И старик поднимает глаза на меня.

— Как вам это нравится. Бомбу они сделали. Ракеты у них по всему небу шныряют. Думаешь, ну вот-вот изобретут чего-нибудь, чтобы стол не шатался.

Кристиан останавливается, вглядываясь, каждый раз, когда видит, как мерцает в окне по другую сторону улицы пианино. Домой он идет пешком. К своей тараканьей щели в стене. Старик за столом сказал, что три раза в неделю приходит сюда пешком из Астории. Дженкинсов он не знал, но читал в газете об их трагедии. У него своя жизнь, в чужую он не лезет, живет на покое. А прежде работал сцепщиком на железной дороге. И летом играл в шахматы в парке. Но только с людьми, которых ценил за джентльменские качества.

— Коими, как мне кажется, вы также обладаете, сэр.

Вечер за вечером Кристиан из холла звонил Фанни по новому платному телефону, но дома ни разу никого не застал. Единственной живой душой, навещавшей меня или вернее хоть раз постучавшей в дверь, был горбатый сборщик квартирной платы. Даже Толстолицый куда-то пропал на неделю. Правда, потом объявился с утра пораньше и перебудил всю улицу. Разгуливая у меня под окном, трубя в охотничий рог, толкая перед собою коляску с негритянским младенцем и размахивая украшенным шестиугольной звездой белосинеполосым израильским флагом. У меня слезились глаза оттого, что я полночи не спал, мусоля от корки до корки чемпеновское «Руководство по бальзамированию». По утрам я изнуренно сидел на кровати, в тревоге сжимая ладонями голову. Окончательно отчаявшись, одевался. При покупке газеты был обманут на десять центов. Уверенность в себе медленно покидала меня. До скончания дней утыкивать трупы трубками. И наконец, как-то утром, когда я, пописав, вернулся в студию. И Джордж, указав пальцем, сказал.

— Это вам, Корнелиус, с поздравлениями от мистера Вайна. Ваш первый усопший.

Заросший седым волосом шестидесятипятилетний мужчина. Владелец двух магазинов, торгующих уцененной одеждой. Стариковские плечи. Печальное зрелище. Лицо с ввалившимися щеками, иссеченное глубокими складками. Как только я, натянув перчатки, приступил к работе, позвонила Фанни. Сказала, что ездила в Юту. Я сказал, извини, я страшно занят. И не успел я добавить, что умираю от желания видеть тебя. Держать в руках теплое, трепещущее тело, по самые щеки втиснувшись в груди лицом. Обонять запах пота вместо всепобеждающей вони смертной блевотины. Слышать слова, что слетают с уст. Вместо шепота гнилостных газов. Прежде, чем я успел промолвить что-либо. На другом конце линии раздался щелчок и наступило молчание. Джордж сказал, что усопший отличается низким содержанием влаги. Убавь процент формалина и не давай ему слишком пересыхать. Вспрысни сливки в уголки рта и в веки, чтобы восстановить контур лица. По хорошему шприцу на каждое веко и запавшие глазные яблоки вылезут, как на дрожжах. Молодость вернется в пополневшие щеки. Промассируй их и вылепи на лице выражение озадаченного изумления. Каковое приобрел бы любой, увидь он себя мертвецом. Видения, коими я пробавлялся последние несколько дней. Джордж сложил бантиком губы. Наклонил набок голову, совершенно как Вайн. Отступил на шаг.

— Да. Да. Цвета резковаты. И спокойствие кажется излишне одухотворенным. Но в целом недурственно, Корнелиус. Пожалуй, чуть полноваты щеки. Самую малость. Но для первой пробы сил очень неплохо.

Мисс Мускус помогла мне обустроить прощальный покой. Сказала, что пока я работал в студии, она соскучилась без моих забавных словечек. Вечером мы с ней снова заглянули в покой. Она говорила о том, в какой восторг ее приводит моя работа. Когда мы отваливались один от другого. И когда ее хахаль не трезвонил у дверей. Усопшего звали Гербертом. А его жену Гарриет. Двойным погребением тут и не пахло. Потому что, видит бог, жизни в ней было достаточно. Явилась с шестью подругами по бридж-клубу. Все в меховых шапочках и с горжетками на плечах. Тесные черные платья, с приколотыми белыми розами. Я глубоко поклонился. Сказав, добрый вечер, мадам. Каждой из них. При этом прищелкивал каблуками. Отвел их к расставленным полумесяцем стульям. Щелкающих корсетами, тараторящих, гладящих руками в браслетах и кольцах черные сумочки из лакированной кожи. Нажатием кнопки включил музыку. Подумал еще, что Герберту, пожалуй, могла бы прийтись по душе тема анданте. Привносит в происходящее чуток элегантной легкости. Сообщая утрате оттенок, которым и Кларенс мог бы гордиться.

В дальнем углу Кристиан срезает высохший лист с пальмы, кадки с которыми Вайн не так давно расставил в каждом покое. Придерживает сухую бурую ветвь. Силуэт мисс Мускус в проеме дверей. Едва до тебя дотянутся щупальца мира. Как ты начинаешь корчиться и резать их, и кромсать. Чтобы непокоренным восстать в новом с иголочки гневе. Тот старичок в кафе наградил меня похвалой, в которой я безумно нуждался. Чтобы возжечь праздничную свечу. Поднять голову и снова дышать. Пробудившись в холодном поту от сна, в котором я до утра насандаливал Фанни. На деревьях вылезли зеленые почки. Громадный город глядит в весну. Надо будет устроить как-нибудь пикник на берегу озерца или поросшей травою насыпи. Ну, а это еще что такое. Кто-то шумно набирает воздуху в грудь. Делает это долго, повышая тональность. Пока не доходит до вопля. Безмерного протеста.