Волок - [25]
Пыль и жар. Застреваем в камышах. Крапива и чертополох, остовы барж. Окликают нас две потные девицы, но нам не до них. Пивка бы! Ваня остается пошакалить на баржах, Василий стережет яхту. А мы с Саней — в магазин.
Богом забытый поселок, две улицы крест-накрест, одна ведет на зону, другая — в порт. Ни души.
Ну и где этот город, о котором столько писали литераторы из «бригады» Максима Горького? Они говорили о пятидесяти тысячах жителей, да еще был театр, бассейны, стадион. При лесопилке планировали поставить винокуренный завод — гнать спирт из… стружек! Подсчитали, что из одной тонны опилок выйдет 360 литров сосновой водки для советской рабсилы (сокращенно «рабочая сила», или «рабская», если угодно — ведь в русском языке слова «работа» и «раб» имеют один корень). А тут поселок полувымерший, усыпанный стружками, на прилавках катанка[22] из левого «шила», хмельной мужик с золотой фиксой, специфический запах продовольственных магазинов русской глубинки. Берем коробку теплого пива и четыре буханки черствого хлеба.
На обратном пути заходим к Санькиному знакомому, бывшему начальнику Надвоицкого порта. Сразу видно, что это мужик старой закалки, иностранцам не доверяет. Я показываю аккредитацию, объясняю, что, мол, пишу. Через пару минут он разговорился, может, благодаря пиву. До недавних пор жили здесь очень даже неплохо, в порту работало четыреста человек, баржами песок с Выга возили, четыре региона снабжали — Беломорский, Кемский, Сегежский и Медвежьегорский, заказов — на полтора миллиона тонн, они были в состоянии выполнить едва ли половину, так что сами выбирали клиентов. Пока не пришел Борис Ельцин. Стройки остановились, песок стал никому не нужен. Людей сократили до пятидесяти пяти, около ста выгнали на пенсию, остальные остались безработными. Да что говорить, даже в зоне теперь работы нет.
Эх, Сталина бы! При Сталине в Надвоицах проходили слеты передовиков производства, был театр, концерты давали, газету выпускали. Тогда, при Сталине, жизнь обрела смысл: соревнование, великая стройка, масса народа. А сегодня, сами посмотрите, люди ползают, что твои мухи, только бы выпить, никакой цели в жизни. Полный маразм.
И вдруг он, ни с того ни с сего, запел:
— Заграница читает всяких лженицыных и ни х… не знает, что тут было на самом деле. Украинский мужик посылал часть своего лагерного пайка родственникам, а шахтер с Донбасса восторгался здешними бараками — дома-то его ждала подмокшая землянка. Но мужики о Канале книг не писали. О Канале понаписали всякую всячину интеллигенты: Лихачевы, Лосевы, Анциферовы… Этим, избалованным столичными удобствами и привилегиями, пришлось несладко. Возьми сегодня Евтушенко или Вознесенского, мать их, пожили бы тут годик-другой… Интересно, что бы написали?
Тишина. Молчание… Словно реальность набрала воды в рот.
Это самое крупное водохранилище на свете. Уровень озера подняли на семь метров, окружили плотинами, чтобы не разлилось. Пришлось вывезти более семисот хозяйств из сорока двух окрестных деревень. По бездорожью, в спешке. Не хватало подвод, недоставало рук. Для старообрядцев, которые здесь жили, наступил поистине конец света. Многие из них не слушали чекистов, верили в мудрость природы и оставались.
Мы пересекаем озеро вдоль, с севера на юг. По обе стороны острова, некоторые до сих пор носят лагерные названия — Перековка, Изолятор… Там, в так называемых «лазаретах», Успенский держал девок по пятьдесят копеек за любовь — своего рода премиальные для передовиков производства.
Слева остатки Карельского острова: пучки трав, сухие кусты. Когда-то там бурлила жизнь. Пришвин в стиле Маркеса из «Ста лет одиночества» описал ее конец. Когда Выгозеро начало подниматься, на Карельском острове из всей деревни осталась только бабка Мироновна — в ожидании Огня, в котором — согласно старообряческим верованиям — сгорит мир. Как истинная староверка, Мироновна уже приготовила все для путешествия на тот свет. В празднично убранной избе ждал сделанный из лодки гроб, свечи, иконы. Между тем вместо огня подошла к порогу дома вода, выгнав из нор полевых мышей. Мироновна легла в гроб, бормоча молитву Иисусову, будто саван хотела из слов соткать. Вода полилась в дом; впереди бежали мыши, поднимаясь все выше, по балками, соединяющим ступеньки, по перилам, на второй этаж, в комнату, и окружили бабку — точно угрызения совести. Тогда Мироновна не стерпела, схватила весло и в гробу-лодке выплыла через окно из затопленного дома.
Некогда на озере Выг было столько островов, сколько дней в году. Потом, когда уровень озера поднялся, большинство из них ушло под воду. Но отойди чуть в сторону от фарватера — обнаружишь затопленный мир Выгореции, старообрядческую Атлантиду… Между сгнившими домами плавают изумленные караси, дырявый карбас[23] лежит на боку, и мы едва не натыкаемся на восьмиконечный крест, что торчит у самой поверхности воды. Словно присматривается к нам оттуда.
Объектом многолетнего внимания польского писателя Мариуша Вилька является русский Север. Вильк обживает пространство словом, и разрозненные, казалось бы, страницы его прозы — записи «по горячим следам», исторические и культурологические экскурсы, интервью и эссе образуют единое течение познающего чувства и переживающей мысли.Север для Вилька — «территория проникновения»: здесь возникают время и уединение, необходимые для того, чтобы нырнуть вглубь — «под мерцающую поверхность сиюминутных событий», увидеть красоту и связанность всех со всеми.Преодолению барьера чужести посвящена новая книга писателя.
В поисках истины и смысла собственной жизни Мариуш Вильк не один год прожил на Соловках, итогом чего и стала книга «Волчий блокнот» — подробнейший рассказ о Соловецком архипелаге и одновременно о России, стране, ставшей для поляков мифологизированной «империей зла». Заметки «по горячим следам» переплетаются в повествовании с историческими и культурологическими экскурсами и размышлениями. Живыми, глубоко пережитыми впечатлениями обрастают уже сложившиеся и имеющие богатую традицию стереотипы восприятия поляками России.
Очередной том «Северного дневника» Мариуша Вилька — писателя и путешественника, почти двадцать лет живущего на русском Севере, — открывает новую страницу его творчества. Книгу составляют три сюжета: рассказ о Петрозаводске; путешествие по Лабрадору вслед за другим писателем-бродягой Кеннетом Уайтом и, наконец, продолжение повествования о жизни в доме над Онего в заброшенной деревне Конда Бережная.Новую тропу осмысляют одновременно Вильк-писатель и Вильк-отец: появление на свет дочери побудило его кардинально пересмотреть свои жизненные установки.
Эта часть «Северного дневника» Мариуша Вилька посвящена Заонежью. Не война, не революция, и даже не строительство социализма изменили, по его мнению, лицо России. Причиной этого стало уничтожение деревни — в частности, Конды Бережной, где Вильк поселился в начале 2000-х гг. Но именно здесь, в ежедневном труде и созерцании, автор начинает видеть себя, а «территорией проникновения» становятся не только природа и история, но и литература — поэзия Николая Клюева, проза Виктора Пелевина…
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Побывав в горах однажды, вы или безнадёжно заболеете ими, или навсегда останетесь к ним равнодушны. После первого знакомства с ними у автора появились симптомы горного синдрома, которые быстро развились и надолго закрепились. В итоге эмоции, пережитые в горах Испании, Греции, Швеции, России, и мысли, возникшие после походов, легли на бумагу, а чуть позже стали частью этого сборника очерков.
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.