Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими - [63]

— Эй, иностранец! Ещё раз попадешься мне на глаза, мы тебя с друганами на нож поставим!

И ушёл. Толпа тоже сразу рассосалась. И мы пошли домой. Жена плакала. Мне было стыдно.

В тот момент я снова не знал, вернусь ли в Китай. Жена сказала, что китайцы не прощают обид, и никогда их не забывают. Они очень злопамятны. Это не русские, которые напьются, подерутся, а потом ещё крепче подружатся. Чужой менталитет мне не понять, как бы я ни старался.

Но осенью я, как всегда, вернулся и приступил к работе. У нас в университете действительно кого-то зарезали. Но не меня, а одного студента.

А меня вызвали на сцену, вручили грамоту, как «выдающемуся преподавателю», и наградили деньгами.

— Так держать! Работайте дальше! — хлопал меня по плечу ректор.

Я гадал, знает он про летний инцидент или нет?

А студенты теперь меня почему-то зовут «чжэнь лоу» — «сторожевая башня».

Эпилог

Я работаю в университете в Гуанчжоу.

Преподаю русский язык.

Живу в кампусе, в служебной квартире.

Но по выходным я приезжаю к себе на остров.

Здесь у меня своё жильё.

Здесь мой настоящий дом.

По утрам я ем лапшу в местной забегаловке.

Рядом в большом чане с чайным соусом варятся куриные яйца.

В деревне по соседству в земле запекаются курицы — местное блюдо.

Проезжая мимо на скутере, я вдыхаю дым с их вкусным запахом. Скутеры — обычное здесь средство передвижения. Сотни скутеров бороздят узкие улицы и переулки нашего посёлка. На машине сюда лучше не заезжать. Рискуешь надолго застрять в пробке, а то и поцарапают бока.

Купаюсь в морских волнах.

Вместе с деревенскими мальчишками изучаю боевые искусства.

Неподалёку от нашего дома есть порт.

По ночам я люблю слоняться по порту.

В детстве я любил читать Александра Грина.

Я не помню, о чём он писал.

Но я помню, что он тоже жил в порту.

Рядом со мной тёмные силуэты деревянных шхун и джонок. Изредка кальмароловка заливает меня хищными огнями своих ламп. Кальмароловка уходит в ночное. Кальмаров ловят на свет.

Длинная набережная уводит в никуда. Налетает сладкий морской ветер. Иногда в кустах раздаётся писк, и дорогу перебегает крыса. Иногда мной овладевает безумие. Но о нём я не буду говорить. Всё равно нет слов, чтобы его описать.

В руках у меня неизменная бутылка настойки. Настойка глушит моё одиночество. Я жажду общения. Но где его найти в пустом ночном порту?

Я сворачиваю в трущобные переулки ближайшего квартала. Впереди призывно горят красные вывески парикмахерских. Я выбрасываю пустую бутылку в мусорный бак.

Перед входом в одну из парикмахерских скелеты брошенных на ночь тук-туков — так называют здесь моторикш.

В одном из них развалилась деваха, закинув голые ноги на руль.

— Есть у вас массаж? — спрашиваю я.

Она выдувает мне в лицо жвачный пузырь.

— Мы не делаем массаж, — мотает она головой, — мы делаем любовь.

Я не хочу любви. Я просто хочу общения. Я иду дальше.

Порт Чжапо

Ещё в одной парикмахерской я покупаю массаж. Мне делает его худая женщина средних лет с узкими полосками морщинок у глаз. Пару раз она предлагает заняться любовью.

Но я упорно отказываюсь. Мне просто нужно общение. И мы общаемся.

Она рассказывает о своей родной провинции. Сычуань — звучит аппетитно и сытно. Говорит о том, что у неё был муж. Он бросил её. После развода ребёнок, пятилетний малыш, остался с мужем. Она приехала сюда на заработки.

Я рассказываю о том, что работаю в университете. Я учитель, преподаю русский язык.

Рассказываю о России. Сейчас у нас холодно. Зима. На улицах скользко. Есть лёд. Я показываю его рукой. Лёд. Вот такой слой льда. Ещё падает снег. Снег. Сне-жин-ки.

Тёплые руки мнут мне плечи. И я засыпаю. Проваливаюсь в тяжёлый и душный южный сон.

Во сне мне снится, что я сплю. Я подросток, и я сплю на даче, которую мы снимали с родителями в Абрамцеве, но сейчас я на даче один. Я забыл закрыть замки на дверях. В дом могут забраться грабители. Мне становится страшно. Мне нужно проснуться и закрыть замки. Я делаю усилие и просыпаюсь.

И оказываюсь не на даче, а в своей университетской квартире.

Был ли я на массаже? Наверное, нет. Или был, но не в этот раз. Мне нужно вставать на занятие.

По пути я думаю, что это был страшный сон. Но обычно мне снятся интересные сны. В них я собираюсь плыть на корабле или куда-то лететь. Но сны всегда обрываются на самом интересном месте — перед отплытием или отлётом.

Так и жизнь, думаю я. Обрывается на самом интересном месте. Только собираешься сделать что-то интересное, как умираешь. Так ушли многие мои знакомые и родственники.

Но герои моей книги, университетские профессора, думаю я, не такие. Все они прожили полную, интересную и достойную жизнь. Почти всем им уже девятый десяток. Они всё успели сделать и теперь могут спокойно доживать свою старость.

Я задаюсь вопросом: зачем так жестоко и бестолково мучили людей? Мешали заниматься любимым делом и перевоспитывали. Ведь это ничего не изменило. Всё равно они вернулись к привычным занятиям. Прорвались через тернии. Профессора Юру тридцать лет заставляли выполнять физическую работу, посылали на фабрику и в деревню. Наш ректор в зрелом возрасте десять лет пас коров. У профессора Тана отняли восемь «золотых» лет жизни. Профессор Володя только в восемьдесят лет смог снова преподавать русский язык. Всех их мучили напрасно.