Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими - [53]

Профессор Николай в наше время

В России так же. Но там есть ещё один минус — преподаватели вузов очень мало зарабатывают. В 2002 году я получил поддержку от государства и ещё раз был в МГУ. Три месяца. Опять вернулся на свою кафедру. Моей научной руководительнице в то время было уже за семьдесят. Плохое здоровье, каждый день много занятий, но получала очень мало. В тот раз не только китайская, но и русская сторона платила мне зарплату. Профессорскую зарплату, но нижнего уровня. Сколько я получал? Где-то тридцать два доллара в месяц. Я стоял в очереди в кассу за зарплатой вместе с этими профессорами. Самое большое кто-то получил семь тысяч рублей. В то время доллар стоил меньше тридцати рублей, где-то двадцать семь — двадцать восемь. То есть двести долларов с лишним. Тоже немного. Но то, что мне платил МГУ просто ерунда. Если бы я получал только этот оклад, не поехал бы. Зачем? Я бы просто умер с голоду. Но с нашей стороны мне платили ещё восемьсот долларов. А профессора МГУ в то время получали вот такую зарплату. Вещи, продукты стоили дорого. Я не понимаю, почему Россия платит такую маленькую зарплату своим профессорам. Это же МГУ! Как же так?

У нас другая проблема. Все, от центра до низа, обратили внимание на материальное производство, на экономическое развитие. А образование — это духовное производство. Но духовное производство малозаметно. Все чиновники хотят быстро показать свои результаты. Деньги. Цифры. Масштаб. Можно набрать много людей, а образования не будет. В Пекинском и Шанхайском университетах иностранных языков ситуация лучше. Почему? Потому что они сохраняют такой же масштаб, как раньше. А в нашем университете — нет. Когда училась ваша жена, существовала только одна группа. Их в группе было двадцать с лишним человек. А с 2008 года, как я уже сказал, стало в два раза больше — две группы. Те же преподаватели. Но студентов стало гораздо больше, значит, и работы больше. Тяжело. Стало меньше практики. Раньше на уроке было много практики — каждый успевал говорить, отвечать на вопросы. А теперь — нет, нельзя. Не хватает времени. Если преподаватель каждому задаст по одному вопросу, то не успеет ничего сказать. Надо проверять много тетрадей. Раньше мы все внимательно проверяли тетради — упражнения, домашние задания. А теперь — нет. Это очень простой вопрос. Допустим, я. Я уже опытный, очень опытный преподаватель. У меня шесть предметов. Я могу справиться. А молодой преподаватель не может. Он хорошо ведёт один предмет — это уже замечательно. Два — ещё, может быть, неплохо. А три — уже нужно смотреть. Может получиться ерунда. Не успевает проверить работу, домашнее задание. В итоге качество падает.

Мне уже за шестьдесят лет. Я считаю, что у меня получилась счастливая жизнь, спокойная, хотя и не богатая, и не слишком завидная. Десять лет назад меня утвердили в должности проректора. Не здесь, а в другом университете, в Чжаоцине. Я получил официальное сообщение от начальника провинциального управления образования. Но я отказался. Я не люблю такую жизнь. Я им сказал, что меня как профессора русского языка тоже подготовило государство. А там нет этой специальности. В том университете нет русского языка. Я там был бы просто администратором, чиновником. Могу ли я выполнять эту работу? Могу. Я даже считаю, неплохо могу. Но не люблю. Мне жалко не заниматься русским языком. Это основное. Во-вторых, я уже привык к преподавательской жизни. Это что значит? Свобода. Более свободная жизнь. А умственные и творческие элементы, импульсы возможны только в более свободной жизни. Хотя здесь нет власти, нет больших денег, нет завидного социального статуса. Но это для меня неважно. Мне важно только то, что я говорил. Внутренний покой и внутренняя свобода. Это мое поведение потрясло всех сотрудников вузов провинции Гуандун. Нет ни одного человека, кто бы так поступил. Почему? Потому что они все хотят туда, наверх. Быть чиновником. И в России тоже у многих такая психология. Это нормально. Я не говорю, что это неправильно. Правильно. Но только пусть каждый делает то, что он хочет.

Мой город

Пришло время рассказать о моём городе. Гуанчжоу, он же Кантон.

Да, я по праву называю его своим — здесь я живу, работаю. Здесь я женился.

Я познаю его по крупицам.

Но познал ли я его?

Вначале он предстал передо мной шумным торговым центром.

Думаю, таким он предстаёт и перед большинством моих соотечественников, ежегодно прибывающих на ярмарку Canton Fair.

Облик города менялся. Небоскрёбы и телебашня росли на моих глазах. Заха Хадид соорудила похожий на инопланетный корабль Большой театр. На башне и небоскрёбах зажглась ночная подсветка.

Стоило отойти чуть в сторону, я оказывался в трущобах. Узкие тёмные переулки, дома с противоположных сторон тянутся друг к другу, опираются друг на друга своими балконами. Машина бы не протиснулась сюда. Я жил в таких трущобах, когда в первый раз приехал к моей будущей жене. Она была ещё студенткой. Мы сняли квартиру в селе напротив её университета. В кровати под циновкой обитали полчища маленьких тараканов. Пару раз в квартиру забегала крыса. Сидела на столе и смотрела мне в глаза. Единственной отрадой для меня было гулять по парку на горе Байюнь, у подножия которой расположен университет. Я уходил вглубь парка, подальше от людей, бродил дикими тропками среди кущ молодого бамбука, скользил по склонам вдоль ручьёв, придерживаясь за тонкие нити глициний.