Волна страсти - [44]

– Вы, наверное, во многом на него похожи? Ребекка кивнула и указала на свою овальную палитру.

– У каждого художника своя система наложения красок на палитру. Как правило, белая краска кладется ближе к вырезу для большого пальца, так как белый цвет используется чаще всего. Дальнейший подбор цветовых сочетаний у каждого свой. Я зачастую пользуюсь различными красителями и поэтому располагаю их по краям палитры. Затем я располагаю слой красок с различными оттенками в зависимости от того, что я в данный момент изображаю. Здесь у меня и светлые тона, и самые темные. Для пейзажей я использую целую гамму красок.

Кеннет внимательно изучил палитру, стараясь все запомнить. Во всем чувствовался разумный подход.

Ребекка повернулась к мольберту.

– Позже я объясню вам в деталях, как подготовить к работе холст, а сейчас просто хочу обратить ваше внимание на то, что начинать надо с грунтовки, которую вы накладываете на поверхность холста слой за слоем. От хорошей грунтовки зависит будущее картины. Обычно используется темно-коричневый цвет, придающий картине особый колорит. Я же использую более светлые тона, отчего картина становится ярче.

Нетерпеливым движением головы Ребекка откинула непокорный локон, упавший ей на глаза, тяжелый узел рассыпался, и роскошные волосы закрыли ее спину до самой талии. Зрелище было впечатляющим. Волосы переливались самыми разными оттенками от рыжевато-коричневого до красно-золотистого. У Кеннета дух захватило. В этом каскаде роскоши была такая притягательность, какую не часто встретишь даже в женском теле.

– Было бы величайшим преступлением подстригать такие волосы, как ваши, – заметил Кеннет, стараясь казаться безразличным, – они вам явно мешают, и боюсь, что вы когда-нибудь потеряете терпение и отрежете их.

– Отец не позволит мне сделать это. Каждый раз, когда он пишет кого-нибудь с длинными волосами, он использует меня в качестве модели. – Привычным небрежным жестом Ребекка ловко подхватила волосы, скрутила их в узел и закрепила его деревянной ручкой от кисти. Взяв палитру в левую руку, она заметила: – Холст уже загрунтован, и я набросала вчерне основные контуры фигуры. Теперь можно начать писать маслом.

Она окунула широкую кисть в краску и нанесла первый мазок, продолжая тем временем объяснять каждое свое движение. Кеннет жадно внимал, стараясь не пропустить ни слова, впитывая в себя все знания, обрушившиеся на него золотым дождем. Он отлично понимал, что ни одна школа Королевской академии искусств не даст ему таких глубоких знаний.

Ребекка говорила все медленнее и наконец совсем смолкла, сосредоточив все свое внимание на холсте. Кеннет ничего не имел против, она уже и так предостаточно рассказала ему.

Стараясь не менять позы, Кеннет внимательно наблюдал за работой Ребекки. Это было чрезвычайно увлекательное занятие. Несмотря на кажущуюся хрупкость, она обладала энергией и силой. Художник за работой. Возможно, ему когда-нибудь посчастливится написать портрет Ребекки.

Еще лучше было бы написать ее обнаженной, прикрытой лишь длинными, сверкающими, как расплавленное золото, волосами. За этой смелой мыслью потянулись и другие, и Кеннет постарался себе представить ее изящное тело и форму груди.

Внезапно волна страсти захватила его. Проклятие! Нельзя так распускаться, иначе он выдаст себя с головой. Усилием воли Кеннет оторвал взгляд от Ребекки и стал думать о милом его сердцу Саттертоне. Скоро наступит пора сева. Надо написать Джеку Дэвидсону и выяснить, что он собирается сеять. А ему самому пора занять место в парламенте, хотя вряд ли это удастся в ближайшее время – конца его расследованию все еще не видно. Интересно, продержатся ли волосы Ребекки, скрепленные ручкой кисти, до конца сеанса?

Мысли Кеннета беспорядочно перескакивали с одного предмета на другой. Постепенно его тело деревенело, сидеть становилось все труднее. Наконец он не выдержал.

– Пора делать перерыв, – сказал он, поднимаясь и расправляя затекшие руки. Как незаметно пролетел час, а возможно, и два. – Неужели вы никогда не устаете?

Ребекка недоуменно взглянула на него, словно очнувшись от глубокого сна.

– Устаю, но спохватываюсь слишком поздно.

– Грей-Гаст в лучшем положении, чем я. Он даже усами не пошевелил. – Кеннет подошел к камину и повесил над огнем чайник, затем, потирая затекшую шею, шагнул к мольберту. – Можно взглянуть на вашу работу?

– Я не люблю, чтобы смотрели мои незаконченные картины, – ответила Ребекка и повернула мольберт к стене. – Продолжим наш первый урок.

Пока они пили чай, Ребекка рассказывала Кеннету о натягивании холста, его размерах, грунтовке и лакировке, о нанесении первого слоя масла и лессировке[5]. Наконец она отставила чашку и поднялась.

– Хватит разговоров на сегодня. Если меня не остановить, я могу говорить до бесконечности.

Ребекка указала Кеннету на сундук, стоявший у стены.

– Достаньте оттуда несколько предметов и составьте из них натюрморт.

Кеннет открыл сундук и, повинуясь Ребекке, вытащил из него изящный кубок, гипсовый слепок головы античного героя и еще с полдюжины других предметов. Он расположил все предметы на маленьком столике, покрытом темным бархатом.