Волки - [134]

— Жить я устал, старая, и нет мне никакой дороги: ни назад, ни вперед.

— Это пройдет, Митя, время залечит твою боль. Отцвел один цветок, другой расцветет, и ты будешь смотреть на него и радоваться. Из тебя никто волка сделать не сможет, душа твоя не примет этого. А кругом — звери, и надо зорко смотреть, чтобы не ошибиться.

— Иногда я и впрямь себя волком чувствую, все гонят и гонят куда-то. Душа черствой стала.

— Что скажу я тебе: был в моей жизни один случай, давно был, да забыть не могу, как бы ни хотела. Вот она память! — Старуха усмехнулась и затянулась дымом. — В кочевье это было. Старый барон, который вел наш табор, не по закону поступил, крепко обидел цыган. Поднялись они против него, да не совладали. Силен был. И тогда ушли цыгане, и барон остался один. Или ты не знаешь, что такое одиночество? Страшно это. Вот то-то. А цыган в одиночку не выживает. Кочевой цыган. Он всегда среди других, они ему и совет и защита. Посчитал старый барон, что табор для него — ничто, мол, с его опытом жизни, он и один сможет быть. Сидит на поляне, думает, как ему дальше жить. И вдруг, что такое? Видит — Николай-Угодник идет. Прямо к нему навстречу. Подошел, поздоровался и говорит:

«Не боишься один?»

«А чего бояться? — ответил ему барон. — Что, я жизни не знаю? Или не видел ничего?»

«Видел ты много, — согласился Николай-Угодник, — да не все еще»

Засмеялся в ответ старый барон.

«Нет такого, чего бы я не видал!»

И тогда взмахнул рукой Николай-Угодник, и лес расступился. И предстала перед бароном цыганка красоты невиданной. Много он женщин в своей жизни повидал, а такую не встречал. Стоит та цыганка, не шелохнется, словно из камня…

— Ты же говоришь, что о себе история, — перебил ее Митя.

— Какой нетерпеливый, погоди, дослушай… «Кто ты?» — спрашивает барон у цыганки, а она молчит и рукой его манит: пойдем, мол. Барон — человек осторожный, не сразу за той цыганкой пошел, но все же любопытство его разобрало, и он отправился. Идут они, идут. Лес все темней, все непроходимей становится. Ветки сплетаются и дорогу загораживают, а цыганка, словно не замечает ничего, сквозь деревья проходит. Барон маленький топорик достал, лес рубит — сквозь чащу пробирается, но все тяжелей ему это дается. «Постой, — кричит он цыганке, — не могу дальше идти». А она не отвечает. И где-то слышится, словно эхо, голос Николая-Угодника: «Не все еще ты видел, не все!» Из сил выбивается барон, еще немного и упадет, на землю. И тут открылась перед ним поляна, а на ней яркий костер горит, и у огня сидит та цыганка, красоты невиданной. Котелок с водой греется, и никаких чудес. Все обычно. Подошел барон к огню, дотронулся до цыганки, а она исчезла. И никого нет, только костер горит. «Что за наваждение такое? — подумал барон. — Где эта женщина?» И снова услышал голос Николая-Угодника: «За красотой пошел, значит, не все еще на земле повидал!» Засмеялся в ответ барон: «Жизнь всегда манит, пока дышится. Что ж в этом мудрого? Это и ребенок знает!» В общем, короче тебе сказать, Митя, та женщина, которая привиделась барону, была моей матерью. А барон — отцом. И рассказала мне об этом моя мать, когда я еще совсем маленькой была. Встретила, мол, она в лесу человека, которого табор отверг, и он уже почти умирал. Выходила она его, вылечила и стала его женой. Была она тогда молодой и красивой, а он — стар. Но крепко они любили друг друга. Пока живешь, Митя, интерес к жизни должен быть. Всегда надежда есть, что жизнь твоя переменится и все будет хорошо. А если не верить в это, какая может быть радость — страдание одно. Ты одинок и потому страдаешь, а придет в твою жизнь человек, который по душе тебе будет, и сам ты переменишься, и на мир станешь по-другому смотреть…

— А потом этот человек предаст тебя?! — крикнул Митя. — И ты погибнешь…

Старуха внимательно оглядела его, словно впервые увидела, и, помолчав секунду, сказала:

— Верить надо, Митя!

Она хотела еще что-то добавить, но в эту минуту раздался звонок в дверь. Митя и старуха переглянулись. «Это за мной, — прошептал Митя. — Нашли…» Но он ошибся. Это вернулась Ружа.

— Значит, ты меня другому отдал? — спросила она прямо с порога.

Митя непонимающе взглянул на нее.

— О чем ты?

— А мне гаджё рассказал, о чем вы с ним разговаривали. Меня ты спросил, хочу ли я с ним быть?

— Да что ты, Ружа, воля твоя, будь с кем хочешь. Что, я тебя неволю?

— А ты, значит, один хочешь остаться?

— Не хочу, чтобы ты страдала из-за меня.

— Рубинта сказала мне, что только с тобой я должна быть.

— Откуда она может это знать? — вскричал Митя.

— Рубинта знает все, Дэвла дал ей великое знание, и ты с этим не спорь.

Митя не успел ответить. В дверь снова позвонили, и этот звонок был совершенно другим. Тревожным был этот звонок. И они почувствовали это.

— Уходи, Митя, — крикнула Ружа, — уходи, я задержу их! — И она медленно пошла к дверям.

Митя кинулся к черному ходу. Слышал он треск выламываемой двери и выстрелы. Но не видел Митя, как, обливаясь кровью, упала Ружа и в дом ворвались незнакомые люди. Все начиналось снова. Облава продолжалась, и опять он был гонимым волком, скитающимся по земле, и не было ему нигде приюта…