Волк - [87]

Я молча возвращаю отцу письмо. Он кулаком вытирает глаза:

— Нет теперь села, где я родился!

— Каждый свое гнет. Сталин свое, Хрущев свое, — рычу я, — а сельского мужика стригли как овцу, так и стригут, да еще с фокусами.

— Но! Но! — поднимается отец из-за стола. — Сталин порядок наводил! Кстати, тебе, журналисту, знать бы надо, что при нем большевистскому беспределу конец был положен и Конституция, с равными правами для всех граждан, при нем принята. Больше половины концлагерей, понастроенных бесами, было закрыто. А те, у которых руки по локоть в русской крови, разные там Троцкие, Губельманы-Ярославские да Тухачевские, создатели этих концлагерей и душегубок (кстати, перенятые Гитлером), свое получили. Я сам в органы пошел, чтоб отомстить за расстрелянного отца. И таких, как я, немало было. Да и как терпеть-то было, сынок, когда по указанию Троцкого перед православными храмами и в монастырях устанавливались памятники иуде и сатане. Какие надругательства над нашими русскими обычаями и традициями творились! А вот как Сталина не стало, снова церкви закрывают да рушат, деревни уничтожают по предложениям псевдоученых типа Заславской.

— Что сейчас, что тогда крестьянин — рабочий скот! — категорично заявляю я.

— Это ты брось! — смотрит на меня сердито, исподлобья отец. — Мой брат и другие мои родные-селяне в скотах не ходили! Они Россию кормили! А Хрущев ваш, если на то пошло, — троцкистский прихвостень!

— И это все, что тебе известно? — раздражаюсь я.

— Что мне известно, тебе в башку не вместить.

Отец еще ворчит, а я сижу, обхватив голову руками, и качаюсь из стороны в сторону. И вид у меня, наверное, такой несчастный, что отец, спохватившись, вдруг замолкает и, смущенно моргая, ерзает на стуле.

— Ну что ты! Что! Ты близко к сердцу мои слова не бери. А материал не подготовишь, шут с ним. С работы не выгонят. Ну! Сынок!

Я поднимаю голову, поворачиваюсь к отцу, смотрю в его глаза и пытаюсь прочитать в них что-то подсознательное и подлинное, что непременно должно быть там, а вижу только жажду человеческой ласки. Я обнимаю его, и он обмякает и приникает к моему плечу. Он теребит мой рукав и сопит в ухо…

Мой отец! Я всегда любил и уважал его как сын, а после того как прочитал записи, которые он передал мне, я преклоняюсь перед ним.

Как-то я приезжаю в родительский дом, и он вручает мне несколько папок со словами: «Здесь хранятся бумаги, представляющие особый интерес — для кого и почему, поймешь, когда прочитаешь, а также мои записки. Думаю, для твоей работы что-нибудь сгодится».

В этих бумагах я нашел такое, о чем следует пока помолчать, а вот заметки отца о работе в Тегеране я привожу лишь с некоторыми сокращениями.

«Во время войны с Германией наше радио и пресса приковывали внимание граждан только к битвам Красной Армии на суше, воде и в воздухе. И мало кому было известно о борьбе разведывательных организаций. Некоторые ее детали остаются нераскрытыми до сего дня.

Не один десяток лет минул после окончания Великой Отечественной войны, а многие наши победы так и не оценены по заслугам, да и народу неизвестны. Переиграть противника в Тегеране мы смогли благодаря способности русских к деятельности, которая требует не только строгой дисциплины и смелости, но и незаурядного воображения. К тому же нам помог и приобретенный опыт в борьбе с басмачами.

После того как нас доставили в Иран, я сделал все, чтобы мои люди не привлекали к себе внимания. В этих целях я использовал даже такие вещи, какие встречаются лишь в детективных романах — фантастические переодевания и фальшивые бороды. Одни из моих бойцов въехали в Тегеран как бедуины, верхом на верблюдах, а другие вошли как странники, идущие на богомолье.

К этому времени наши секретные службы уже завершали трудоемкую работу по выявлению немецких агентов, офицеров и инструкторов, проживающих в Тегеране. Если опустить детали этой операции, то внешне все проходило достаточно быстро и просто.

Секретный агент НКВД „Николай“, внедренный в действовавшее в Иране отделение Урало-алтайской патриотической ассоциации, созданной немцами из бывших наших соотечественников, знакомится с миловидной немкой Ренатой. Она держит свой ресторанчик, который посещают в основном европейцы, а точнее, нацисты. Начинается роман. Николай становится завсегдатаем ее заведения и своим для его посетителей. Как водится, у Ренаты есть и должники. Возлюбленный хозяйки берется ей помочь. Рената снабжает его адресами должников. Николай действительно помогает Ренате в решении ее проблем, но главное, он входит в близкие отношения с немцами и уже частенько делает визиты по их конспиративным адресам.

С отдельными, из выявленных Николаем, гитлеровскими агентами работают соответствующие службы. Как правило, они берут этих псевдодипломатов, тайных агентов и гестаповских головорезов в их же жилищах и доставляют в наше расположение. Там их раздевают догола, тщательно обыскивают одежду, осматривают тело, волосы и зубы, внимательно изучают документы. Кстати, немецкие агенты неистощимы в умении прятать чертежи, записи и т. д. Шпиона ни на минуту не оставляют одного. С ним всегда два, три сотрудника. Допросы ведут по особой перекрестной системе.