Волк в овчарне - [63]

Слегка удивленный, я разглядывался по комнате. Если хозяин предавался в этом ските магии, то не хватало каббалистических знаков, магических аксессуаров, а прежде всего – запаха, сопровож­дающего колдовские занятия. Здесь слышен был лишь запах сожженных фитилей и растопленного воска, с оттенком женских благовоний.

- Где ты прячешься, о прекрасная незнакомка?

Ощупывая ткань обивки, я обнаружил скрытую за ней дверь и дальнейшую лестницу. На сре­дине ее я нашел отверстие кухонного подъемника и приводящую ее в движение лебедку. Я продол­жал идти дальше, пока не наткнулся на еще один, закрытый проход. Его блокировал солидный засов. Но, хорошо смазанный, открылся он легко.

Комнатка на самой вершине походила на райское гнездышко, обитое светлыми материями, теплое и уютное. Здесь находилось много прекрасных картин, фарфора и кукол; здесь же имелась и своя райская птица – девушка, спящая, а может только лишь дремлющая на ложе из парчи. Увидав меня, обитательница комнаты сорвалась с места.

- Это вы! – воскликнула она по-польски. А потом перешла на немецкий язык: - Что натворил ты, несчастный человек. Никто не может пребывать здесь безнаказанно!

Я пытался ее успокоить, рассказав о своей хитрости, уверяя, что микстура, составленная по рецепту самого Парацельса, обеспечит всем спокойный, ничем не прерываемый сон до самого утра. Не совсем уверенная, девушка, тем не менее, успокоилась настолько, что могла отвечать на мои во­просы и рассказать о себе.

Звали ее Маргаретой Хауснер, была она дочкой краковского мещанина, занимающегося пе­чатным делом. Пару лет назад, так как была она четвертой дочкой, в четырнадцать лет ее отдали в послушницы в монастырь кларисок. Но до цели она не доехала. За Бохней на купцов, с которыми она путешествовала, напала банда разбойников под предводительством некоего Мыколы. Всех едущих безжалостно перебили, ее недолго держали в лесной землянке, после чего привезли сюда.

- Позор! – воскликнул я. – Дворянин в сговоре с бандитами, занимающийся тем, что творят разве что татары. Какой негодяй! И за преступления свои ответит жизнью!

- Утихомирь свой гнев, пан, - произнесла Маргарита. – Если не считать того, что держит меня под замком, пан Михал ничего плохого мне не делает, могу даже предполагать, что здесь жизнь моя лучше, чем была бы в монастыре. Мне всего хватает. У меня даже был говорящий дрозд, но в самое Рождество он от меня улетел. Мой господин относится ко мне уважительно, как к королевне, и забо­тится обо мне, словно о сокровище…

"Шикарная одалиска", - подумал я.

Девушка угадала мою мысль, потому что покрылась румянцем.

- Он относится ко мне, как к дочери. И, несмотря на свой юный возраст, я узнала бы, если бы – пользуясь тем, что меня усыпили – он бы пожелал меня обесчестить.

- Так он, пани, усыпляет тебя?

- Каждую ночь он проводит меня в черную комнату, там дает выпить ароматический настой, садит на лавке, расставляет свечи и открывает зеркало…

- А потом?

- Не знаю, потому что сплю без каких-либо снов. А после пробуждения ничего не помню.

- И он ничего не рассказывает о своих действиях?

- Только утверждает, что, благодаря моему посредничеству, черпает из зеркала знания о ны­нешних и будущих событиях.

- Но ведь иногда тебе удается выходить из башни?

- Когда нет гостей, случается, что он выводит меня сам. Иногда же ночи перед зеркалом вы­сасывают из него силы настолько сильно, что, проснувшись, я обнаруживаю его без сознания или спящего. Тогда я спускаюсь вниз… А летом, в лунные ночи даже гуляю по саду… Иногда присматри­ваюсь к гостям, таким как вы.

- И предостерегаешь их?

Тут девушка замялась, ее глаза странным образом сделались влажными.

- Только вас.

- А мне что-то угрожает?

- Не знаю, но случайно услышала, как на вопрос Мыколы, что случится, если вы откажетесь сотрудничать, пан Михал ответил: "Свободно отсюда он не уйдет".

Я задрожал.

- А ты, пани, сама никогда не пробовала сбежать? – спросил я.

- До сих пор ни о чем таком я и не думала. Пан Пекарский дал мне честное слово шляхтича, что как только мне исполнится восемнадцать вёсен, что наступит через полгода, я буду свободна и с приданым. Если бы пожелала (только подобного в голове у меня нет), свою руку отдам пану Михалу, поскольку он просит ее; если же нет, то смогу пойти в монастырь или же получу рекомендацию, чтобы сделаться придворной дамой у кого-нибудь из богатых приятелей пана Пекарского.

- И ты, выходит, веришь сообщнику разбойников и убийц?

- А у меня нет выбора. У господина и его слуг длинные руки; в особенности же страшен Мы­кола, атаман тех разбойников, которые меня поймали.

И тут меня осенило.

- Минуточку! – воскликнул я. – А этот Мыкола, случаем, не чудище такое с паучьими лапами?

- Он самый! Исключительно сильный и жестокий, зато слепо преданный пану Михалу.

- Выходит, пани, - едва выдавил я из себя, - мы оба являемся такими же самыми пленниками, ведь и я по причине того самого Мыколы здесь очутился, а наш угнетатель хитроумную интригу пред­принял, чтобы я принимал его за своего спасителя…

- Очень верный вывод, - вмешался появившийся в двери Пекарский. За ним я заметил тень разбойника из кошмаров. Но хозяин, намеренно открыв нам его присутствие, Мыколу отослал. – Я верно оценил твое хитроумие, сударь, - продолжил он, - а вот ты моего не оценил.